Президент не может умереть - Владимир Гриньков Страница 7

Хомутов его почти не слушал, очарованный видом холодильника — только сейчас он вспомнил, что не ел с самого утра. Джебраец перехватил его взгляд.

— Сейчас вас накормят, я распорядился.

Он подошел к холодильнику, распахнул дверцу:

— Это все в вашем распоряжении.

Гареев хмыкнул, разглядев содержимое. Холодильник был под завязку набит спиртным.

Дверь бесшумно отворилась, и угрюмый молодой джебраец внес в комнату огромный поднос, уставленный дымящимися блюдами, водрузил его на столик и так же бесшумно исчез.

— Садись с нами, — предложил полковник провожатому.

Хомутов перевел.

— Благодарю. Работа.

— Ну, ступай, — махнул Гареев, и когда джебраец вышел, прикрыв за собой дверь, насмешливо буркнул: — Работа у него, видите ли! Врет, подлец. Боится, как бы не вышло чего.

Он склонился над подносом, вдохнул ароматный пар.

— Недурно! А, Хомутов? Ты чего стоишь истуканом? Мой руки, садись.

Когда Хомутов вернулся в комнату, Гареев уже восседал перед столиком, скрестив ноги, и разливал виски из бутылки темного стекла.

— Давай-давай, — сказал полковник. — Расслабимся немного…

Выпили торопливо и тут же налили по второй. Хомутов смотрел на руку полковника, крепкую, с голубоватой сеткой вен. Он боялся Гареева настолько, что не смел посмотреть ему в глаза.

— Ты чего смурной? — спросил Гареев, но неприязни в его голосе Хомутов не уловил. Виски начинало действовать, и напряжение дня уходило.

— Да нет, все нормально, — сказал Хомутов торопливо. Ему сейчас хотелось одного — оказаться в посольском городке, и чтобы Люда была рядом.

— Ты как переводчиком-то стал? — спросил вдруг Гареев.

— Институт закончил, сначала преподавал в школе, потом в университете. Предложили поработать за границей на нефтепромыслах.

— А теперь, значит, при посольстве? Понятно, — протянул Гареев. — Нравится в Джебрае?

— Ничего. Жить вполне можно.

— «Ничего»! — полковник ухмыльнулся. — А сам зубами за Джебрай держишься.

— Это не совсем так. Просто…

— Что — просто?

— Мне и ехать, в общем, некуда.

— Квартиры нет в Союзе, что ли?

— Есть, однокомнатная. Но меня там никто не ждет. Ну, вернусь я — и что? Снова университет, опять сто пятьдесят в месяц… Мне всего сорок с хвостиком. Почему бы и не поработать здесь?

Хомутов вдруг поймал себя на странной интонации — словно он упрашивает Гареева смилостивиться, дать возможность остаться в Хедаре. Поднял глаза — полковник смотрел на него, не видя, погруженный в себя. Минуту спустя словно всплыл на поверхность, негромко проговорил:

— А хоть и сто пятьдесят Все так живут Или тебе шмотки дороже?

— Вы не так меня поняли, — заспешил Хомутов. — Я о другом. Здесь у меня работа по душе люди вокруг прекрасные…

Он не договорил, потому что Гареев плеснул в стаканы и перебил на полуслове.

— Вот за людей и выпьем. Люди у нас замечательные, Хомутов. В основном. Но случаются и подонки. Предатели, перебежчики всякие С ними у нас разговор короткий.

Гареев описал окружность вокруг мускулистой шеи, изображая петлю, щелкнул пальцами нетрезво подмигнул:

— Как с Пеньковским. Слыхал о таком?

— Слыхал, кажется, — неуверенно сказал Хомутов. — Это которого расстреляли?

— Ну, не то чтобы расстреляли. Пеньковского сожгли в печи. Живьем. За то, что предал.

Хомутов вскинул голову и наткнулся на ледышки гареевских глаз. Сердце Хомутова сжалось.

— Вот так-то, — резюмировал Гареев.

— Живьем? — переспросил Хомутов.

Он все еще не мог поверить.

Гареев отвалился на ковер, опираясь на локоть Сейчас он походил на шейха, утомленного полу денным зноем.

— Разумеется, — подтвердил полковник. — Он падла, на две разведки работал на американцев и англичан. А знал много Что ж, заслужил — получи.

Поймав растерянный взгляд собеседника, Гареев расхохотался. И вдруг Хомутов понял, что полковник и сейчас при деле. Работает. Ведет профилактику. А точнее — просто запугивает его Хомутова.

— Ладно, будем ложиться, — Гареев сладко потянулся. — Завтра все сначала. Крепкий у нас подопечный.

Он еще не знал, что Джавада уже нет в живых. Часом раньше его увели из кабинета, потому что люди, которые работали с ним, устали и нуждались в передышке. В самом конце длинного коридора, перед поворотом на лестницу, дверь одного из помещений открылась. Джавад повернул голову и увидел за спиной того, кто вышел из небольшого кабинета, в глубине, окно без решетки, и понял, что это его последний шанс. То, что пришлось пережить за последние дни, не имеет конца. Страдания прекратятся только тогда, когда он сам сумеет их прервать.

Джавад рванулся через дверной проем к окну, остановить его не успели, брызнуло стекло. Головой вперед он вывалился с высоты третьего этажа, заломив связанные руки, и увидел, как навстречу ему стремительно бросился пыльный асфальт двора.

Тюремный врач только развел руками.