Афганский транзит - Александр Щелоков Страница 6

Человек гор упрям и цепок. Как норовистый конь сбрасывает с себя неумелого седока, так и могучие кряжи пытаются сбросить со своих плеч надоедливую дорогу, порой сдвигают ее к самому краю пропастей, но дорога упорна, она становится тропой, потом еле заметной тропкой, а все же цепляется за скалы, уходит под облака, переваливает через хребты, спускается ниже и ниже из-под самых небес, туда, где спины гор не так круты и резки, снова превращаясь в дорогу.

Шах Джанбаз, двинувшись в путь, ступал неторопливо, уверенно, как умеют ступать только те, кто постоянно в пути. Европейцам, спешащим невесть куда, чтобы из пункта А попасть в пункт Б, достаточно вскочить за минуту до отхода поезда в вагон или занять место в салоне авиалайнера, затем в прокуренной тесноте проглотить необозримое расстояние, ничего не увидев толком, ничего не поняв, оказаться на другом краю мира.

День, проведенный в купе вагона, – время, вычеркнутое из жизни. И люди, стараясь сократить траты, бросаются в аэропорты.

День пешехода в пути – это день полноценной жизни в мире, где постель – сама мать-земля, кровля – высокие небеса.

Шах Джанбаз вбирал в себя ощущения, которые дарила дорога, жил ими.

Далеко впереди он заметил дорожную насыпь. Там тропа пересекала шоссе. Мудрость путника подсказала: перекресток опасности разумнее миновать на стопах осторожности. Выбрав место за кучей камней, Шах Джанбаз минут десять наблюдал за дорогой. За это время по шоссе на большой скорости на юг дважды проехали советские патрульные бронемашины. Выждав, когда скроется вторая, Шах Джанбаз, согнувшись, перебежал дорогу.

По каменистому желобу, куда он спустился, дул теплый ветерок. Шах Джанбаз принюхался. Тянуло трупным запахом. Поправив пистолет, чтобы он был под рукой, путник замедлил шаг и стал вглядываться в местность.

Впереди, где лощина делала изгиб, раздался неясный шорох. Держа руку на пистолете, Шах Джанбаз сделал шаг по склону, чтобы увидеть, что делается вне оврага. Метрах в десяти от себя заметил крупную птицу светлой окраски, с воротником из рассученных перьев. Она, неуклюже подпрыгивая и помогая себе распахнутыми крыльями, отбежала в сторону и взгромоздилась на крупный камень, не торопясь улетать.

«Кумай, – определил Шах Джанбаз. – Значит, людей близко нет, а труп где-то рядом».

Предположение оправдалось. Кумай прилетел сюда не зря. В узкой щели лежал убитый. Руки его были вытянуты вперед, словно перед тем, как упасть, человек собирался нырнуть и поднял ладони выше головы. Бедная одежда, босые ноги с грязными ступнями и потрескавшимися пятками. Ни оружия, ни поклажи рядом с мертвым не виднелось. Чапан на спине был распорот острым клювом грифа. Густо пахло сладковатым тленом. Что здесь случилось – оставалось тайной, разгадывать которую не было смысла: меч и пуля предлога не ищут.

Молитвенно сложив ладони, Шах Джанбаз произнес такбир – молитвенную формулу ислама, изгоняющую бесов, сокрушающую вражьи силы, открывающую правоверному путь в райские кущи: «Аллаху акбар! – Аллах превелик!» – и, огладив небритые щеки, двинулся дальше.

Еще час пути, и Шах Джанбаз достиг стен кишлака, прилепившегося к скалам на узкой прибрежной полоске, оставленной рекой для человека. Два десятка домов – каменных, похожих на серые крепости, громоздились один к одному, как ступени, ведущие к небу. Остановившись возле деревянной калитки первого с краю дома, Шах Джанбаз поднял камень, лежавший у ног, и трижды стукнул им в сухие доски. За стеной послышалась возня. Калитка распахнулась. Высокий старик – прирмард, – седобородый, с косматыми, удивительно черными бровями, встретил гостя настороженным взглядом.

– Ас салям алейкум, – произнес Шах Джанбаз, склоняя голову, словно подставляя ее под удар.

– Ва алейкум ассалам, ва рахматул-лахи ва баракатуху, – прирмард, отвечая, приложил руку к груди. – И вам мир и милость Аллаха и его благословение…

– Пусть сражаются во имя Аллаха те, которые меняют нынешнюю жизнь на будущую, – сказал Шах Джанбаз и сделал жест омовения.

– Не считайте мертвыми тех, которые убиты за веру в Аллаха, – ответил прирмард и протянул обе руки гостю. – Нет, они живы! Мы ждали вас, уважаемый. Проходите!

– Я несу весть к ушам амера от Мирзы Джалад Хана, – сказал Шах Джанбаз и двумя руками принял ладонь прирмарда.

– Проходите, уважаемый, проходите, – еще раз предложил старик и посторонился, открывая пошире калитку. – Мы рады гостю.

Шах Джанбаз шагнул внутрь двора. За спиной прирмарда увидел двух парней в пестрых халатах. Оружия при них не было, но то, что оно имелось где-то рядом, сомнений не вызывало. Отметил это с удовлетворением. Здесь, как видно, бдели.

Гостя – мехмана – провели в гостиную – мехманхану. В просторной, застланной коврами комнате стояла прохлада. На маленьком столике у стены виднелось блюдо с фруктами – яблоками и виноградом.

– Располагайтесь, отдыхайте, – предложил прирмард и тут же вышел. Почти сразу в мехманхану бесшумно вошла женщина, покрытая чадрой. На медном подносе она принесла фаянсовый чайник, две расписные пиалы, два блюдца – с изюмом и фруктовым сахаром. Поставила, поклонилась и также бесшумно вышла.

Шах Джанбаз, не раздеваясь, лег на палас, подоткнул под голову тугую, набитую шерстью подушку, вытянулся во весь рост и закрыл глаза. Он хорошо знал свое место и положение. Войти в эти стены не так уж и сложно. Закон гостеприимства не позволяет отказать путнику в праве ступить за порог, в дверь которого постучал. Но двери могут отпираться и запираться. В них легко войти и выйти любому. Однако, коли входя, ты назвался своим, тебя строго проверят, и не приведи аллах, если угадают в тебе чужого.

Шах Джанбаз был своим. Он был спокоен и менять порядки, установленные здесь, не собирался. Входя, он назвал пароль – эсм-э-шаб, – на который должен был откликнуться и явиться сам глава клана, хозяин здешних горных троп, управитель кишлаками и воинами – амер Наби Рахим. Явиться лично. Когда это произойдет, человеку-письму знать не дано. Он свое сделал – пришел к сроку и теперь может отдохнуть, пока его не позвали…

Шах Джанбаз заснул незаметно, а проснулся внезапно, ощутив какую-то перемену в окружавшей его тишине. Встал, еще не зная, что делать. Одернул одежду, провел пальцем по усам. В тот же миг открылась дверь, украшенная нехитрым резным узором. В комнату вошел амер – крепкий широкоплечий мужчина средних лет в полувоенном мундире и брюках-бриджах, заправленных в мягкие хромовые сапоги. Огляделся, махнул через плечо рукой. Два моджахеда, остановившиеся за его спиной у двери, по этому знаку сразу же вышли, оставив хозяина с глазу на глаз с гостем.

Шах Джанбаз поклонился, прижав руки к животу. Амер кивнул и, не подавая руки, прошел на хозяйское место. Сел. Жестом предложил сесть гостю. Шах Джанбаз снова перегнулся в уважительном поклоне.

– Да будет благословенно ваше имя, благородный амер Наби Рахим, – сказал он подобострастно. – Да ниспошлет вам Аллах здоровье, бодрость и твердость в ваших благочестивых деяниях во славу ислама. Да продлит он годы вашего семейства и приумножит его богатство.