Президент не может умереть - Владимир Гриньков Страница 56

Список лиц, которые должны были сопровождать президента при посещении советского госпиталя, Хомутов читал со все возрастающим раздражением. Ему поначалу все представлялось иначе: несколько человек охраны, полная свобода действий, никаких помех. На деле выходило как на дипломатическом приеме — толпа лишних людей, не протолкнешься. И если он даже увидит Людмилу, что он сможет сказать ей при таком количестве чужих ушей? В списке были посол, оба его заместителя, советский военный атташе — этот-то на кой черт, спрашивается? С джебрайской стороны — министр обороны, министр здравоохранения, министр сельского хозяйства. Кто этот список составлял? Хомутов швырнул листок, хотел было позвать Хусеми, но тот уже сам входил в кабинет, имея крайне озабоченный вид.

— Что это за список? — спросил Хомутов раздраженно.

Хусеми на список взглянул лишь искоса и, еще не пройдя и половины расстояния до стола, взволнованно заговорил:

— Звонок из советского посольства, товарищ Фархад. Чрезвычайное происшествие — вчера вечером совершено нападение на гражданку СССР.

— Что случилось?

— Судя по обстоятельствам дела — покушение.

— Она жива?

— Нет.

Хомутов опустил голову.

— Значит — все отменяется? — спросил он глухо.

— Советские подтверждают свое участие в мероприятии, но посол счел своим долгом предупредить о происшествии.

Хомутов проговорил:

— Вели подать машину.

Он молчал все время, пока они ехали к госпиталю, и только у госпитальных ворот немного собрался, увидев советского посла и множество встречающих. Президентский «мерседес» встал, Хомутов вышел из него и направился навстречу Агафонову, выхватив взглядом из толпы стоящего неподалеку Бахира. Лицо его было настороженным и тревожным, и сердце Хомутова на миг дрогнуло. Впрочем, чутье подсказывало ему, что сейчас опасаться не следует. Бахир в этой ситуации безвреден, а выглядит так оттого, что уже посвящен в детали вчерашнего нападения и сознает, что за это и с него спрос.

Агафонов, имевший крайне удрученный вид, поздоровался, и уже вторая фраза его была:

— Вот какие дела стали твориться в Хедаре, товарищ Фархад! Буквально в центре города, нагло, в открытую…

В его голосе слышалась горечь.

— Я приношу свои соболезнования, — сказал Хомутов. Желваки на его скулах вспухли.

Он поймал себя на том, что ему хотелось произнести эту фразу по-русски.

— К сожалению, не до конца продуманные шаги нередко приводят к трагическим последствиям.

— Что вы имеете в виду? — сухо осведомился Хомутов.

Они направлялись по асфальтированной дорожке к главному корпусу госпиталя.

— Стоило дать послабление бандформированиям на севере, как это сейчас же отозвалось в столице. Результат — вспышка террора, — сказал Агафонов.

Это был прямой упрек президенту.

— Я полагаю, у нас еще нет достаточных оснований связывать эти факты. Расследование не окончено, — проговорил Хомутов, но в его голосе не было твердости.

— В этом случае все сомнения можно отбросить, — покачал головой посол.

Бахир шел позади них, напряженно вслушиваясь в разговор. Хомутов выбрал момент, когда Агафонов оказался чуть впереди, и, едва сдерживая бешенство, прорычал:

— Как это могло случиться?

— Мы ищем убийцу, используя все наличные силы, — уклончиво отвечал Бахир.

— Но почему — женщина? В чем смысл?

— Ответа пока нет.

Он лгал. Жертву министр выбрал вполне осознанно. Женщина, русская, медик — это должно было иметь шумный резонанс. Трудно было найти лучший вариант. Советские встанут на дыбы, для них это — отличный повод надавить на Фархада, поскольку они недовольны им в последнее время, это видно невооруженным взглядом. Его вынудят снова ввязаться в боевые действия.

Агафонов вдруг обернулся к приотставшему Хомутову.

— Министерство иностранных дел в Москве готовит ноту. Меня уже поставили в известность. Следует ожидать ее завтра-послезавтра.

Хомутов взглянул на Бахира. Тот неопределенно пожал плечами.

— Мнение Москвы однозначно, — продолжал Агафонов. — Необходим решительный отпор силам реакции.

— У вас есть соображения? — поинтересовался Хомутов, вновь начиная раздражаться.

Они вошли в здание госпиталя. Просторный холл был безлюден, словно персонал и больные были спешно эвакуированы, и едва Хомутов вступил туда — он увидел в этой пустоте среди охапок цветов портрет, наискось пересеченный креповой лентой. Хомутов захлебнулся воздухом и встал как вкопанный. С портрета на него смотрела с печальной улыбкой Людмила.

Агафонов, стоявший рядом, выдержал приличествующую паузу, после чего негромко проговорил:

— Она была совсем еще молода.

И только сейчас Хомутов окончательно осознал, что та женщина, которую вчера вечером застрелили в упор, и Люда — одно. Открытие это было столь ужасающим, что не умещалось в уме. Он стоял в этом голом, пропахшем йодоформом помещении невыносимо долго, пока не ощутил на себе напряженных взглядов свиты.

— Бандиты пролили кровь беззащитной женщины, — сказал Агафонов в тишине. — Нет им прощения!

У Хомутова дернулась щека, он ожесточенно потер ее жестом Фархада и обернулся к Бахиру, который стоял с выражением скорби и молчаливой преданности в лице, готовый броситься выполнять любой приказ. Хомутов видел его словно в тумане, провел ладонью по глазам и понял — слезы.

«Артист, однако, — размышлял Агафонов, не убирая с лица скорбной маски. — Слезу пустил… Нет, любезнейший, этого маловато будет. А мы нажмем — и придется, господин президент, на севере порядок наводить».

Все пока шло, как и задумывалось, и Агафонов надеялся на благоприятный исход.

Холл вдруг наполнился людьми — персоналом госпиталя, его начальник, полковник Сурков, уже шел навстречу Хомутову со скорбно-торжественным лицом. Остановившись в двух шагах, он объявил, что коллектив госпиталя сердечно приветствует главу братского джебрайского народа, но Хомутов его не слушал. Повернувшись к Агафонову, он вдруг спросил разом севшим голосом: