Турецкий транзит - Владимир Гриньков Страница 46

– За кого? Тот пьет, тот бьет, а тот и пьет, и бьет.

– А может, тебя любовь не отпускала?

– Какая такая любовь?

– Твоя первая. Кто был моим отцом.

– Прокопов, что ли?

– Да, Прокопов. Он ведь мой отец?

– А кто ж еще.

– А Звонарев?

– Что?! – обмерла мать.

И лицо такое сделалось, что стало страшно за нее.

– Ты сядь, – сказала девушка. – Присядь вот здесь.

– Что ты сказала? – допытывалась женщина, глядя требовательно.

Ее пришлось усаживать на стул едва ли не силой.

– Звонарев, – сказала девушка. – Олег Иванович. И его Маша. Маша тут рожала. Да?

– Ты не пугай меня, – просила женщина, страдая. – Что-то, Таня, мне понесчастило сейчас, поплохело.

– И Прокопов жив.

– Да как же жив? – неуверенно отнекивалась женщина.

– Жив. Я его встречала.

– Ну так другой какой-то. Тот ведь погиб, машина сбила.

– Александр Александрович, – сказала девушка. – Все совпадает.

– Так бывает, – говорила женщина, теряясь все больше. – Что совпадения полные. А колупнешь – не то!

– Он вместе со Звонаревым учился. И с Машей.

Женщина ссутулила плечи, будто придавило ее сильно и невозможно было распрямиться.

– Ты двадцать лет назад тут и работала? – сказала девушка. – В амбулатории этой?

Женщина подняла на нее потемневший взгляд.

– Ты их видела?

– Кого? – спросила девушка.

– Эту семью. Олега, Машу…

– Их нет.

– Как – нет?

– Маша покончила с собой…

– Ой мамочки!

– А ее муж погиб. Застрелили. Он бизнесом занимался. Убили из-за денег.

– Страсти господни! – прошептала женщина.

Она была потрясена. Она видела этих людей молодыми. Много лет назад. И все эти годы они в ее памяти оставались такими. Вокруг все менялось, менялась она сама, и только с ними ничего не происходило, как ей представлялось. И вдруг такие новости. Их уже нет, путь пройден до конца, и у обоих жизнь закончилась так страшно.

– А-а-а…

Она тянула этот звук, будто спросить хотела да убоялась, вдруг вспомнив, что нельзя спрашивать. Но ее выдал взгляд.

– А что же ты про дочь про их не спрашиваешь? – произнесла Татьяна и посмотрела внимательно.

Лицо женщины исказилось.

– Ты мне скажи, – просила девушка. – Я от тебя про все хочу услышать.

– Зачем ты мучаешь меня?

– Даже в мыслях не было. Ты просто расскажи. Я хочу знать. Я уже не маленькая.

– Зачем тебе?

– Я не смогу без этого. Мне важно знать. Потому что все было не так, как ты мне говорила.

– Ну так и что? – произнесла женщина в отчаянии. – И теперь тебе легче? Будешь счастливой, ежели узнала?

У нее дрожали губы.

– Зачем оно тебе? Ты после такого жить не сможешь! И прежней жизни получается что нет! За что мне наказание это, господи? – расплакалась она. – Я растила, я любила, чтобы потом вот так, как мокрой тряпкой, наотмашь по лицу!

– Ну что ты! – занервничала девушка. – Зачем ты плачешь?

– А зачем допрос, как будто следователь!

– Я ж без обиды, ма. Я без укора. И ты мне мама, кто ж поспорит. С кем тебе меня делить? С ними, с мертвыми?

– Они сами отказались! – выпалила женщина сквозь слезы. – Этот Олег так и сказал, что ему столько вас не нужно. Что это много – две! Он на той девушке хотел жениться и даже был готов ее ребенка за своего признать. Не ихний общий был ребенок. Не Маши и Олега. От Прокопова у ней это случилось. Мне позже Игорь Викторович все рассказал. Он Олегу этому был дальний родственник. А сам тогда в нашенской амбулатории работал врачом. Тут сама знаешь – врач и швец, и жнец, и на дуде игрец, и роды примет, когда надо. А Олегу надо было… Маше рожать, ребенок чужой, а надо сделать так, что вроде как он ихний общий – его и Маши. И Игорь Викторович согласился помочь. И роды принять, и записать все так, как выгодно Олегу. Ну, вроде что он и был отец. По срокам, в смысле. У нас тут глухомань, у нас не город, тут такой фокус можно провернуть. А как рожать Марии – так случились близнецы. Никто ведь не думал. Не ждали. И Олег сразу в панику ударился. Он и на одного ребенка на чужого со скрипом согласился, только чтобы Марией завладеть, а тут двое, и он сказал, что не согласен. Вот прям кричал тут, с ним истерика была, а я все слышала, я тут работала. Что, кричит, за наказание. Всегда так, мол, что ежели на какой поступок благородный согласишься, так тебя жизнь за это обязательно накажет. И очень он тогда тут убивался.

– Так девочек было две?

– Да! Близняшки! Ты и… не ты!

– Полина.

– Что?

– Полиной они ее назвали.

– Ну надо же. Таня и Полина…

– И как я здесь осталась?

– Это Игорь Викторович. Врач. Он мне сказал: возьми, Надя, девочку одну себе. Из приличной семьи, городские, студенты. А не то останешься бездетной.

– Почему бездетной?

– А не могла я, – всхлипнула женщина. – Не получалось у меня по женской части.

– Ты у него лечилась, что ли? Он был в курсе? Я его помню. Он часто заходил, пока я маленькой была.

– Вот именно что заходил, – сказала женщина сквозь слезы. – Какая же ты, Танька, несмышленая, хоть во взрослое наряжаешься и по Турциям ездишь! Он не как врач знал, а как мужик. Да если бы я могла родить, мы бы до сих пор с ним жили! А так детей нет – и семьи нет. После он и вовсе уехал, а мы с тобой остались.

– Но как же так! Как Маша могла на такое пойти!

– Да она не знала ничего!

– Как же так – не знала?!

– Ей кесарево делали. Под наркозом. Ребеночек лежал не так, как надо. Не головкой вниз, а поперек. И не смогла бы сама она разродиться. Ввели ей в вену укол… натрий там какой-то…

– Натрия тиопентал, – сказала Таня.

– Откуда знаешь?

– Знаю, – пожала девушка плечами.

И про тиопентал, и про клофелин – но зачем же матери рассказывать об этом.

– Маша заснула от наркоза, а проснулась только через два часа. Звонарев за это время успел и испугаться, и второго ребеночка пристроить, так что, когда Маша в себя пришла – у ней уже одна только дочечка была.

Таня покачала головой:

– Так ты Полину видела?

– Нет.

– Нет? – удивилась женщина.