Палач в белом - Михаил Серегин Страница 43

Макаров остановил автомобиль неподалеку от старого, недавно отреставрированного дома, стены которого радовали глаз мягким сочетанием розового и белого цветов. Ажурная металлическая решетка загораживала вход в полуподвал, куда вели ступени из темно-розового мрамора. Изящная бронзовая надпись на стене извещала, что здесь находится клуб «Камелия». Макаров выключил мотор.

– Это очень замкнутый клуб, – с немного смущенной усмешкой сказал Макаров. – Но на правах почетного члена я могу приводить с собой гостей... Поверьте, это очень любопытное местечко! И напитки, кстати, здесь исключительно качественные.

Я открыл дверцу и вышел из машины. Макаров неторопливо запер замок и направился к лестнице. Ступеней оказалось ровно шесть – я зачем-то их сосчитал, – а далее была темная деревянная дверь с окошечком и шнуром старомодного звонка. Макаров дернул за шнур и ободряюще мне улыбнулся.

Окошечко в двери бесшумно распахнулось, и из полутьмы сверкнули чьи-то внимательные глаза. Видимо, увиденное вполне удовлетворило охранника, потому что тут же открылась и дверь. Мы вошли.

Внимательные глаза принадлежали, оказывается, огромному детине, одетому в строгий черный костюм. Галстук-бабочка на его непомерно накачанной шее смотрелся весьма забавно. Кстати, располагался он примерно на уровне моих глаз, и это уже показалось мне совсем не забавным. Гигант почтительно наклонил голову и негромко сказал:

– Что-то рано сегодня, Игорь Станиславович. Сейчас у нас совсем тихо...

– Это ничего, Аркадий, – добродушно сказал Макаров. – Немного тишины нам не помешает. Равно как и чуточку хорошего виски.

Охранник понимающе улыбнулся и сделал приглашающий жест рукой. В зале, куда мы вошли, было полутемно – свет лился из окон, выходивших прямо на тротуар, к тому же полуприкрытых тяжелыми шторами. Некоторую мрачноватость помещению придавал также интерьер, выдержанный в темных тонах – преобладали оттенки синего, лилового и черного цветов. Столики для посетителей были отгорожены от любопытных глаз мягкими уголками с очень высокими спинками. В зале никого нет – лишь в противоположных углах беседуют две парочки. На столиках перед ними горела толстая свеча в широком стеклянном подсвечнике, отбрасывая золотистый ореол на гладкую черную поверхность стола. Стоит ли говорить, что женщин в зале не было?

– Присядем? – предложил Макаров, испытующе глядя на меня.

Я пожал плечами, но покосился на островки уюта с сомнением.

– Мне не хотелось бы располагаться слишком основательно, – объяснил я Макарову. – Может быть, выпьем за стойкой?

Макаров понимающе улыбнулся.

– Кажется, я догадываюсь, – мягко сказал он. – Наверное, вы воображаете, что попали в гнездо чудовищного разврата? Уверяю вас, это далеко не так. Здесь много необычного, но, поверьте, более деликатных и миролюбивых людей, чем члены этого клуба, мне встречать не приходилось. Здешних завсегдатаев отличает широта взглядов и терпимость. Вы можете чувствовать себя совершенно свободно.

Я понизил голос и осведомился:

– Если я правильно понял, это клуб «голубых»?

Макаров оглянулся и, наморщив нос, негромко сказал:

– Володя, ради бога, не употребляйте этого слова! Хотя бы в этих стенах. Оно звучит ужасающе архаично.

– Ну, не буду! – пообещал я. – Буду вообще помалкивать. Меня, собственно, волнует проблема насчет выпить. Может быть, займемся ею?

– Да-да, разумеется! – спохватился Макаров. – Промочим горло!

Мы направились к стойке. Неожиданно на нашем пути возник некий пожилой господин в темно-вишневом костюме с отливом и белоснежной камелией в петлице. Был ли это живой цветок или просто удачная копия – понять мне не удалось. Пожилой господин радушно расцеловался с Макаровым и сказал:

– Добро пожаловать, добро пожаловать! Забывать вы нас стали, Игорь Станиславович!

– Забывать – никогда! Просто в последнее время слишком много дел... – с улыбкой ответил Макаров.

– Ах эти дела, эти дела! – покачал головой господин с цветком и с любопытством покосился на меня. – Простите, не припоминаю, знакомы ли мы?

– Мой коллега Владимир Сергеевич, – церемонно представил меня Макаров. – Любезно согласился составить мне компанию... А это, Володя, добрый гений и председатель клуба – Чердаков Аристарх Константинович.

Мы с добрым гением раскланялись, и он, посмеиваясь, заметил:

– Обычно в гении у нас записывают после смерти... А вот Игорь Станиславович решил поторопить события. – Он обернулся ко мне и с большим интересом спросил: – Ну и как вам нравится у нас?

Взгляд его мне точно не нравился – он был слишком приторным и будто прилипал к лицу, – но я постарался ответить как можно спокойнее и вежливее:

– Пока еще не решил! Но надеюсь, что понравится.

– Мы с Владимиром Сергеевичем только вошли, – пояснил Макаров.

– Я тоже надеюсь, что вам понравится, – подхватил Чердаков, лучезарно улыбаясь. – У нас здесь собираются самые изысканные молодые люди, происходят самые необыкновенные вещи! Вы почувствуете себя как в доброй сказке!

Как ни следил я за своим лицом, но от последних восторженных слов доброго гения меня покоробило. Аристарх Константинович посмотрел на меня с тревогой, и тогда Макаров счел своим долгом вмешаться.

– Владимир Сергеевич проявляет в отношении незнакомых ему вещей некоторый скептицизм! – объяснил он с тонкой улыбкой. – Боюсь, ваше красноречие, Аристарх Константинович, в данном случае бессильно!

Председатель с сожалением покачал головой.

– Увы! Мое красноречие! – с шутливой горечью воскликнул он. – Будь я красноречив, я заседал бы сейчас в Думе!

– В Думе сейчас каникулы! – поправил его Макаров.

– Ну и что ж? Я уехал бы на каникулы! – с энтузиазмом вскричал Чердаков. – Каникулы! Это было великолепно! Летние лагеря, пионерские отряды, красные галстуки на загорелых шеях! Как бы мне хотелось пережить все это вновь!

– Мне кажется, вам это быстро бы надоело, Аристарх Константинович! – сочувственно сказал Макаров. – И вы не возражали бы вернуться в вашу великолепную «Камелию»... Помяните мое слово!

Председатель наклонил плешивую голову, словно его одолевал приступ тяжкой ностальгии, и с признательностью пожал Макарову руку.

– Благодарю тебя, Игорек! – произнес он с чувством. – Ты поразительно тонко чувствуешь сущность явлений! Ты умеешь выразить словами то, что не умеют другие...

Он поднял глаза, и, клянусь, в них блестели настоящие слезы! Я с большим удивлением смотрел, как два взрослых человека ломают комедию, и пытался понять, зачем они это делают. Хотя, разумеется, я был совершенно не прав. Почти все взрослые люди ломают комедию: наверное, с единственной целью – показать себя лучше, чем они есть на самом деле. Все дело, видимо, в том, с какой глубиной таланта эта комедия сыграна.