Гольф с моджахедами - Валериан Скворцов Страница 37

Случился и другой сюрприз: француз получал пенсию из Германии. Будучи эльзасцем, он покорял Эльбрус в спецгруппе горных егерей дивизии «Эдельвейс». Правую конечность рядовой Вермахта Пиккель отморозил — до гангрены и последующей ампутации — в пещере, где его отделение закупорило оползнем.

В конторе восьмидесятилетний адвокат носил серый костюм, типичный для его профессии дорогостоящий галстук и, направляясь к шкафу с файлами, пользовался тростью, стук которой не заглушал скрип протеза. У Севастьянова вертелся на языке совет смазать шарнир пластиковой ноги хотя бы рапсовым маслом…

В 1992 году, в ходе ностальгического визита в район Кавказских Минеральных Вод, Ив Пиккель материализовал свои чувства в совместном предприятии «Евроконсалтинг» на улице Буденного в Краснодаре. До представительства, если называть его официально, Чеченской Республики Ичкерия в Краснодарском крае и Республике Адыгея на Гимназической, дом 57, от силы тридцать минут пешком. На полпути между этими точками, потратив на прогулку по четверти часа каждый, и сошлись в арабской закусочной «Ваттарбургер», что на улице Красной, Бекбулак Хасанов, агент «Гуниба», и клерк «Евроконсалтинга» по прозвищу «Пушкин», а по малийскому паспорту Идрис Аг Итипарнене. Ганнибал учился на агронома в Краснодарском университете, вечером подрабатывал кассиром в забегаловке знакомого палестинца, женатого на казачке, а оставшееся время или спал, или выполнял поручения Пиккеля, с которым общался по факсу. До Краснодара «Пушкин» учился в Париже.

Он и встречал Севастьянова в Адлерском аэропорту из Москвы. Иностранец — иностранца. Передача банкира Макшерипу Тумгоеву и его сестре Заире состоялась на вилле «Гуниба» в Лазаревском, где в конюшне держали не лошадей, а двухместный вертолет «Галс» — московской лицензионной сборки американский «Эксек 162F» фирмы «Ротор Уэй Интернэшнл» с мотором «Порше» и российским регистрационным номером 04134. Разрешения для полетов на таком не требуется, достаточно пилотской лицензии. Заправляясь каждые два часа из цистерн, вкопанных в условленных местах, к исходу ночи Тумгоев, управлявший машиной, посадил её, закрутив смерч из пожухлых листьев, на островок между протокой и обмелевшей рекой у гостевого коттеджа «Гуниба». Он прокричал Севастьянову в ухо, что они на территории природного заповедника близ границы с Грузией и Дагестаном, что река называется Хуландойах, а хребет, виднеющийся на юге, — Сысулкорт. Поселений вокруг тоже много, однако они в развалинах, безлюдные. В общем, смотреть нечего.

Двигатель Тумгоев не выключил, возможно, торопился, поэтому Лев решил не задавать вопросов. Хотя имелось несколько специальных: почему летели без огней, почему «Черная акула», скажем, не напала, и ПТУРСами с земли не обстреливали?

Мрачная личность в кожаной куртке и каракулевой папахе отвинтила от лыж «Галса» пластиковый контейнер с надписью «Хелипак», в котором лежали два чемодана Севастьянова. Тумгоев сделал для разминки несколько приседаний, кивнул на прощание и, влезши в вертолет, улетел бреющим над буковыми деревьями вверх по склону горы.

Севастьянов прошел в коттедж, а личность следом привезла в тачке контейнер. Дав Севастьянову перевести дух в его комнате, личность, не оставляя гостя ни на минуту, попарила его в бане, вкусно покормила и напоила красным вином, расстелила постель и в полночь исчезла. На вахту заступила другая. Поскольку стемнело — с «калашниковым».

Два или три раза Лев столкнулся с другим постояльцем, жившим на втором этаже, — русским в армейском потертом камуфляже. При первой встрече Севастьянов кивнул ему, однако ответа не приметил и в дальнейшем перестал обращать на постояльца внимание. Вечером Лев увидел в окне, как русский усаживается в «Галс» к Тумгоеву.

Севастьянова ублажали в гостевом коттедже три с половиной дня.

Утром второго в комнату без стука вошли двое, не обращая внимания на Севастьянова, задернули шторы и молча просидели около часа. Затем получили сигнал по радиотелефону и ушли. Вели себя тихо, работать с бумагами не помешали…

После исчезновения парочки Лев раздвинул шторы и увидел, как кольцо автоматчиков отконвоировало вверх по склону человека в стеганом комбинезоне. Замыкающий, видимо, командир, нес нечто круглое, напоминающее антенну…

Еще в день приезда в выделенной ему просторной комнате Лев нашел на письменном столе возле компьютера с плоским монитором на жидких кристаллах пластиковый портфельчик с дискетами. Портфельчик имел надпись фломастером: «Для г-на Л. Севастьянова». Файлы на дискетах оказались справочным материалом. Их Севастьянов прочел перед тем, как лишний раз пройтись по проекту бизнес-плана, привезенного им из Парижа для финансового холдинга «Гуниб». Как сказал Пиккель, штаб-квартира холдинга из-за войны выведена на территорию заповедника, так что необычному способу доставки в благостную и полезную для здоровья местность удивляться не приходилось. Ну, а тому, что не обстреляли или не перехватили ночной рейс «Галса», объяснения тоже не требовалось: в деловых кругах давно разобрались, что чеченская война совместное предприятие многих формально враждующих сильных мира сего.

К справочному материалу Лев приступил вечером, выспавшись после баньки и великолепной трапезы. И зачитался почти до утра. Взгляды составителей представлялись, по крайней мере, своеобразными…

Из бумаг явствовало, что Чечня полтора столетия пребывала под глухим информационным запретом. Императорская цензура позапрошлого века ограничивала письменные свидетельства по истории имамата Шамиля. А в имамате, оказывается, отменили крепостное право и ввели выборность должностных лиц. Для нескольких тысяч царских солдат, пленных и перебежчиков, построили церкви — две православные для русских и костел для поляков. Войска Шамиля обслуживал оркестр перебежчиков… После революции и в советское время информация о чеченцах и процессах внутри чеченского общества вообще становится скудной. После смерти академика И. А. Орбели в 1961 году российское кавказоведение ликвидировали, Академия наук спустила установку на приоритетное изучение Зарубежного Востока. Мотив: незачем изучать этнографию, культуру, языки и традиции Кавказа, поскольку там уже воспитаны национальные партийные кадры.

Народы, входившие в империю КПСС, отлично знали Россию. Русские такими знаниями в отношении этих народов не располагали. Правоохранительные структуры прозевали появление в Москве и крупных городах РФ передовых отрядов детей и внуков тех, кого во время второй мировой войны объявили пособниками фашистских оккупантов. Завербовать агентов в чеченской среде или внедрить к ним свою агентуру органы России оказались не в состоянии. Безжалостные к чужим, чеченцы столь же жестоки и к своим, которых пытают при тени подозрения, чтобы убедиться в их правдивости. Раскаленные ножи, отрезанные пальцы — нормальное явление…

В портфель Севастьянову вложили и анализ московского политтехнолога с армянской фамилией из Независимого Центра исследования Кавказа:

«Для переустройства Чечни у русских не хватило и долго не будет хватать самого главного: авторитета среди населения, с которым обращались плохо, хотя и не настолько, как в других местах, например, с калмыками или чукчами. Военного же авторитета, особо ценимого горцами, вообще не будет. Чеченцы помнят насмешки и повадки советских солдат в 1943 году, а потому презирают нищету, продажность и алчность нынешних российских. Презрение, пожалуй, — глубинное чувство в горном Кавказе по отношению к России и её коренному населению.