Инструктор спецназа ГРУ - Андрей Воронин Страница 27

— Ты запомни, Колян, на них нельзя, как на людей, смотреть. Не человек это уже, понял, а кусок мяса — говядины там или, скажем, свинины. Ты курицу дохлую, ощипанную, в кулинарии покупаешь — на пол ведь не блюешь? Вот и здесь то же самое. Мясо на прилавке — это тоже труп, причем расчлененный, да так, как ни одному Джеку-Потрошителю не снилось. Коровий только. А тут — человеческий. Ну и какая разница? Жмурик — он и есть жмурик. Ты это, Колян, прочувствуй, без этого в нашей работе нельзя.

Его разглагольствования прервал писк телефона. Торопливо раздавив бычок в спичечном коробке, Ковалев прижал трубку к уху. Выслушав инструкции, он ухмыльнулся.

— Понял, Сергеич, все понял. Нет, не перепутаю. Вот так, значит, наверху решили… Знаю, что не мое дело. Все, понял, приступаем, да. Отбой.

Ковалев посмотрел на часы. Было без чего-то одиннадцать — время детское, Впереди ждала куча работы, но часов до двух вполне можно было управиться и снова махнуть на Казанский — помириться с Зойкой, а если та все еще не в настроении или ее вообще не окажется на месте, то можно будет поговорить с кем-нибудь из ее коллег, кто почище. В общем, все понемногу входило в колею, надо было только разделаться с поручением Рябцева.

Осторожно, стараясь как можно меньше наследить, сержанты взяли, что было велено, после чего многоопытный Ковалев выключил свет в подсобке концом дубинки, и, светя себе фонариком, вышли из магазина. Сев в машину, они покинули тихую улочку с односторонним движением и через несколько минут милицейская «девятка» уже пересекала Крымский мост в сплошном потоке автомобилей, лаково блестевших в свете уличных фонарей. Съехав с моста, Губин лихо развернулся посреди проезжей части и остановил машину позади припаркованного рядом с подземным переходом красного «ситроена».

Ковалев вышел из машины и подошел к «ситроену». Дверца справа от водителя открылась, и сержант поспешно нырнул в салон. Губин закурил, выбросив спичку в приоткрытое окошко, и стал лениво глазеть по сторонам, дожидаясь возвращения напарника. Смотреть было особенно не на что: слева, через дорогу, темнел за высокой чугунной оградой какой-то парк, а справа, в отдалении, громоздилась застекленная глыба выставочного зала, все пространство перед которым занимали решетчатые конструкции, на которых в дневное время художники развешивали свою мазню. Губин никогда не бывал здесь раньше, но понаслышке знал, что это место принято называть вернисажем. «На вернисаже как-то раз случайно встретила я вас…» Это здесь, что ли, она его встретила? Что-то непохоже…

Сержант поудобнее устроился на сиденье, от нечего делать немного поиграл педалями. Ковалев все не шел. Губин вдруг представил, как старик лежит там в темноте со сломанной шеей и вишневое варенье густеет вокруг открытого глаза…

Его передернуло, и пепел с сигареты упал на колени. Вот ведь дрянь какая. А Ковалеву хоть бы что. Железный мужик!

К своему опытному напарнику Губин относился с большим уважением. Как же, десять лет в милиции, от одних его рассказов в дрожь бросает, а ему все трын-трава. И при этом не задается, не корчит из себя начальника, как некоторые.

И заработать дает, между прочим. Ну, за это, положим, спасибо капитану, но и капитан не про все знает. Да и незачем ему про все знать, он сам всегда говорит: меньше знаешь — дольше проживешь. Он свой процент с навара имеет, вот ему и хорошо. И ему хорошо, и всем хорошо. Нет, за Ковалева надо держаться, за ним не пропадешь. Взять хотя бы Зойку. Да сам он, Губин, к ней и подойти бы побоялся, уж больно красивая, ноги прямо от зубов, да и все прочее… Он-то, дурак, решил сперва, что это актриса какая-нибудь или фотомодель, а Паша без лишних разговоров: садись, мол, Зойка, покатаемся.

В тот первый раз покатались они очень даже неплохо, Коле Губину тоже перепало, да и потом Ковалев его не забывал.

Думать про Зойку было приятнее, чем про мертвого старика, и Губин даже заерзал от удовольствия, но тут дверца «ситроена» снова открылась, и появился Ковалев. На ходу засовывая что-то в карман галифе, перебежал к своей машине и плюхнулся на сиденье рядом с напарником. «Ситроен» оторвался от бровки и укатил.

— Ну, Колян, поехали, — скомандовал Ковалев, усаживаясь поглубже и забрасывая мокрую фуражку на заднее сиденье. — Давай пока прямо, а потом я покажу. Рули, рули. Знакомься с географией.

Ехать пришлось довольно долго. Губин совершенно запутался в поворотах и проездах и вскоре уже не пытался сообразить, где они находятся, во всем положившись на напарника, который командовал, куда свернуть и где притормозить. Наконец Ковалев велел остановить машину.

Они оказались во дворе старого, сталинской постройки дома. Когда Губин выключил фары, во дворе стало темно, как у негра под мышкой.

— Пошли, Колян, — сказал Ковалев. — Познакомишься с одним интересным человечком.

Вслед за напарником Губин вышел из машины и, не сделав и двух шагов, оступился, угодив правым сапогом в глубокую, по самую щиколотку, выбоину в асфальте, до краев наполненную грязной водой.

— Блин, — сказал он в сердцах, — как они тут живут? Шею же можно свернуть.

Сказавши про шею, он немедленно вспомнил убитого букиниста. Ему стало не по себе в этой кромешной темноте, и он ускорил шаг, догоняя напарника.

Они вошли в тускло освещенный, насквозь провонявший кошками подъезд и поднялись на третий этаж. На площадке между вторым и третьим этажами из-под ног заполошно метнулся облезлый серый в полосочку кот, до этого грызший в углу селедочную голову.

— Пошел на хрен, срань вонючая, — Дружески напутствовал кота Ковалев и попытался поддеть его сапогом, но промахнулся. Добравшись до третьего этажа, они долго трезвонили в дверь. Наконец из недр квартиры донеслись шаркающие шаги, и дребезжащий старушечий голос спросил:

— Кто там?

— Открывай, Максимовна, — сказал Ковалев. — Милиция.

Залязгали древние замки, и в приоткрытую щель выглянуло сморщенное личико в венчике растрепанных седых волос. Увидев форму, старуха откинула цепочку и посторонилась, пропуская сержантов в квартиру.

— Носит вас… — бормотала она, запирая дверь. — Чего он опять учудил, аспид этот?

— А может, это не он, — осклабился Ковалев. — Может, это ты учудила. А, Максимовна? Ты как, сразу колоться будешь или в отделение поедем? Самогоночку-то гонишь помаленьку, а, старая? Может, нацедишь по стопарику?

Продолжая недовольно бормотать и поминать разными словами и отделение, и Ковалева с Губиным, и какого-то незнакомого Губину аспида, из-за которого нормальным людям не дают спать по ночам, старуха, шаркая войлочными шлепанцами, исчезла в глубине квартиры, и оттуда вскоре донеслось приглушенное звяканье стекла о стекло и аппетитное бульканье. Потом старая карга возникла вновь, неся две щербатые чашки, распространявшие весьма недвусмысленный запах.

— Из чего гонишь-то, Максимовна? — подозрительно принюхиваясь к содержимому своей чашки, спросил Ковалев.