Каро-Кари - Александр Чагай Страница 17

За внедорожником неотступно следовала патрульная машина с двумя полицейскими в сине-голубой форме. Сопровождение выделил МИД, обычная практика – следует заботиться о безопасности высокого гостя. Места вокруг Исламабада спокойные, но мало ли что… Вдобавок, предоставление эскорта – свидетельство уважения к гостю, признание его статуса.

Цепким взглядом полицейские провожали вереницу автомобилей. Шантарский расслабленно посматривал на стражей порядка, довольный тем, что сегодня он может не опасаться наружного наблюдения. У него официальная миссия, а не какое-нибудь агентурное задание, когда раз пять приходится проверяться перед тем, как подсадить к себе информатора.

Они поднимались все выше. Исламабад находится на высоте 700 метров над уровнем моря, а высшая точка курортного местечка Мари – около 2000. Говорят, это местная Швейцария. Действительно: домики в швейцарском стиле, есть ощущение отдыха и покоя.

Вскоре появилась развилка дорог. Одна уходила на Мари, другая – на Бурбан, третья – на Патриату. Это излюбленные исламабадцами места отдыха. Особой популярностью пользовалась Патриата, где находилась подвесная дорога, позволявшая без усилий подняться на вершину горы, наслаждаясь по пути изумительными пейзажами. Для тех, кто хотел потренировать мускулы, имелись тропы для хайкинга, горных прогулок.

На подъезде к Патриате посольский внедорожник нагнал седан «субару», грязный, побитый. За рулем – какой-то юнец. В этом месте узкая дорога, опоясывающая горы, непрерывно петляла, и на ней с трудом расходились две автомашины. Обгоняя, можно было без труда свалиться в полукилометровую пропасть. Однако «субару», не сбавляя скорости на поворотах, обошел посольский джип. Ваха, Шантарский и Фейсал закашлялись от выхлопов. Пакистанец процедил: «Улю-ка-пате», что на урду означало «сын совы» и считалось обидным ругательством. Леонид раздраженно проворчал: «Они, черти, не на бензине, а на керосине ездят. Им бы наш экологический контроль…»

Что правда, то правда – бензин, а особенно дизельное топливо в Пакистане были низкого качества. На автозаправках в центре Исламабада еще можно было получить приличный продукт, но и цены там держались соответствующие. Обычно же водители заправлялись на дешевых колонках, не смущаясь тем, что плохое топливо губило двигатели, и автомобили исторгали из себя клубы сизого дыма.

Впрочем, Ваха к этой экологической угрозе отнесся спокойно, лишь обмахивался платочком. Когда Шантарский предложил поднять окна и включить кондей, то чеченец попросил этого не делать. Наверное, дома у себя привык. Там ведь тоже на каждом углу продают «паленые» бензин и солярку. Впрочем, сам Хисратулов объяснил это по-другому.

– Хочется подышать горным воздухом. Он все равно чувствуется, несмотря на выхлопы. Здесь прекрасно! Будто мы в Чечне. Очень похоже.

Шантарский, который предпочел бы кондей, не стал спорить. Он в Чечне не бывал, а пакистанские красоты ему надоели. В эти курортные места он ездил многократно – по делу и для удовольствия. Но с гостем нужно было проявлять любезность, выполнять его желания и поддерживать беседу. Она, кстати, протекала весьма однообразно. О политике или каких-нибудь других серьезных вещах Ваха не разговаривал, только делился своими восторгами по поводу пакистанской природы. Шантарский посоветовал ему прокатиться по подвесной дороге, затем отправиться на оздоровительный хайкинг и завершить экскурсию в хорошем ресторане. Ваха согласился, и Леонид с тоской подумал, что этот день закончится не скоро.

По сторонам замелькали указатели, извещавшие, что до подвесной дороги остается несколько километров. Оставив автомашину на стоянке под присмотром Фейсала (там же запарковался полицейский эскорт), Шантарский и Ваха направились к кассам. Леонид заметил наглеца с «субару», который, по всей видимости, тоже решил покататься. Однако не торопился встать в очередь за билетами, вероятно, кого-то ждал – приятеля или девушку.

Взяв билеты, Шантарский и Ваха вышли на маленький перрон, к которому причаливали кабинки подъемника. Они не останавливались, и у пассажира было секунды две на то, чтобы забраться внутрь и расположиться на широком сиденье. Тем, кто в силу физической слабости или нерасторопности не мог проделать это упражнение самостоятельно, помогали служащие.

Вокруг улыбки, смех, веселая возня детей. Подвесная дорога – праздник для всех. Каждые пять минут кабинка подлетала к перрону, и двое служащих-пакистанцев усаживали в нее очередного клиента. Тот отправлялся в заоблачное путешествие, болтая ногами и обозревая окрестности. Кабинки фиксировались на тросе на расстоянии пяти-шести метров друг от друга. Сзади и сверху – матовая пластиковая полусфера, спереди кабинки оставались открытыми, и пассажиры, чтобы не вывалиться, должны были закрепить страховочный поручень.

Путешествие давало ощущение риска – от высоты захватывало дух. Слабонервные мужчины и женщины побелевшими пальцами вцеплялись в поручни и с ужасом взирали на проплывавшие внизу верхушки сосен и грозного вида каменные глыбы.

Первая часть путешествия длилась минут тридцать. Затем пассажиры прибывали на конечную станцию, находившуюся на высоте около трех тысяч метров, и пускались в обратный путь.

Шантарский и Ваха благополучно добрались до верха. Кабинки, сделав петлю, на пару секунд задержались на посадочной площадке. Кто-то соскочил, чтобы прогуляться по парку, разбитому на вершине горы, другие, в том числе Ваха и Шантарский, начали спуск. Под ногами проплывали деревья, дома, фигурки людей, шоссе и автомобили.

Оставалось еще около получаса безмятежного отдыха. Посланец Горгуева хвалил горные виды, щелкал «найконом» и не донимал своего спутника просьбами и расспросами. «Ну и слава богу, – думал Леонид, – гость счастлив, все – счастливы, культурная программа выполняется».

Склон горы был укреплен грубо отесанными камнями и проволочными сетками. Селевые лавины и камнепады в этих краях не редкость. Время от времени мелькали дома, прилепившиеся на почти отвесных скалах. Скромные жилища крестьян и особняки богачей, отдыхавших здесь от напряженного ритма политики и бизнеса.

Примерно на середине пути Леонид снова увидел водителя «субару» – среди пассажиров, двигавшихся навстречу. Очевидно, он сел в кабинку примерно через полчаса после Вахи и Шантарского. На этот раз Леонид смог получше разглядеть парня, обставившего их на серпантине. «Гонщик» развалился на сиденье, поигрывая страховочным поручнем – то поднимал его, то снова опускал, защелкивая в крепежных отверстиях. Видно, демонстрировал храбрость, страха высоты он не испытывал. При этом покуривал тонкую сигариллу и беззастенчиво рассматривал барышень, которых среди пассажиров подъемника было не так уж мало.

Выглядел «гонщик» франтом. Лет тридцати, не больше. Белолиц, чернобров, усы густые, щегольски закрученные. Белоснежный, тщательно отутюженный и накрахмаленный шальвар-камис. Он явно заботился о своей внешности и старался поспевать за модой. Через мочку правого уха продето золотое кольцо – такое не часто увидишь у пакистанца. Характерным жестом молодой человек поправлял волосы, подстриженные в аккуратную гривку. В том, как он отставлял руку, пальцы которой зажимали сигариллу, было что-то картинное, рассчитанное на дешевый эффект. Красавец был явно настроен на бесцельное и безмятежное времяпровождение.