Чистая бредятина - Стив Мартин Страница 9

— Стив, да ведь это просто семантика, — сказала Мишель. — Ты говоришь о том, что существует до самого существования.

Я взглянул на нее и подумал, до чего же она глупая.

— Вот теперь вы заговорили, совсем как Брюс и Деми, — сказал я. — Вы видели их статью в «Актере/Ученом»? Мне хотелось бы обрушиться с нападками на их семантический подход.

Мишель чуть подалась вперед.

— Так в чем же дело, Стив?

И я понял: тут она меня поймала.

Я вспомнил, как Сталлоне подавал свой первый вариант «Рэмбо». Пока сценарий многократно переписывали, он тихонько продолжал эксперименты по неупорядоченному распространению звука взрыва. Слай высказал гипотезу, что звук взрыва распространяется быстрее в воздухе, уже разорванном другим взрывом, а поэтому мы наблюдаем странный эффект: при двух одновременных взрывах звук того, который дальше, доносится до нас первым. Руководитель киностудии рассказывал мне, что студия в то время отнюдь не была уверена в сценарии, однако научная работа их так заворожила, что они позволили Сталлоне писать дальше. Слай просил, чтобы это не указывали в титрах, но много часов лично просидел в монтажной, стараясь обеспечить, чтобы с экрана взрывы звучали, как в жизни.

На следующий день в полдень у меня состоялось регулярное свидание с психоаналитиком, и, к счастью, нам удалось занять угловой столик в «Спаго». Я без стеснения говорил о своих страхах: а вдруг я выиграю Нобеля? — и кроме того, признавался в собственной озабоченности насчет бронирования авиабилетов и возможности получения приличного номера в Стокгольме во время раздачи призов. Аналитик напомнил мне, что в написании научной статьи имеется и какое–то личное воздаяние — удовлетворение от свершенного не почему–либо, а только ради того, чтобы сделать это хорошо. Другой мой психоаналитик с ним не согласился. Надо будет позвонить третьему — «разрубателю конфликтов».

Тем вечером мы с Шэрон Стоун занимались сексом в моем лимузине, когда я вдруг прервался и задал ей вопрос:

— Может ли что–нибудь пребывать в состоянии становления, но покуда еще не существовать?

Шэрон скрестила ноги так, как только она умеет, и сказала нечто настолько глубокое, что внутри у меня все зазвенело:

— На суахили — может. Итак, на чем мы остановились?

В ее словах прозвучал мой ответ Брюсу и Деми: Только в английском языке и других его деривативах германской группы вещь должна существовать до ее существования. Рекламный агент Шэрон подался вперед:

— Продолжай, Шэрон, мне очень любопытно, что ты имеешь в виду.

Шэрон продолжила объяснения:

— В конечном итоге, ты говоришь не о виноградине, становящейся изюминкой; ты говоришь о промежуточном состоянии между чистым ничто и чистым чем–то.

Я опустил взгляд. Продолговатая опухоль не спадала. Шэрон прибавила:

— Кто сделал твои солнечные очки?

— Армани. Я увидел их у него в магазине в Бостоне, но там их выставили на распродажу, поэтому я подождал и приобрел их у «Барни» за полную стоимость.

Мы наконец прибыли в «Плющ», где должны были ужинать с Траволтой, Голди и Куртом, Томом и Николь, а также Слаем. Столик нам еще не подготовили, поэтому мы согнали с мест каких–то туристов и отобрали их еду.

Весь вечер мы проговорили. Слай поразил всех нас, выдав девять анаграмм слова «Рэмбо», Траволта развлекал весь стол, превращая бутылку негазированной «Эвиан» в газированную «Перрье» простой добавкой селитры и резиновой стружки. Курт и Голди обсуждали их каталог «всех, к чертовой бабушке, кузнечиков Колорадо». Том упомянул, что вакуумной пушкой может вылечить обычную простуду за четыре секунды, одно плохо — слабые барабанные перепонки после лечения обычно свисают наружу. Наши рекламные агенты стояли у нас за спинами, пока мы ели, и один из них мудро заметил, насколько это освежает душу — делать что–то для себя, заниматься тем, что невозможно продать в Азии. И все мы признали, что это истинно. Разумеется, стоило к нам приблизиться какому–нибудь официанту или поклоннику, мы быстро переключались на обсуждение кожаных штанов «Прада» — в тот вечер мы все равно решили не выдавать своих маленьких секретов.

На несколько мгновений я отвлекся и задумался о своей статье. Как бы ни хотелось мне прославиться и в научных исследованиях, и публиковать свои труды под собственным именем, я знал, что если поступлю так, это может стоить мне Нобеля. Комитету, вероятно, не очень захочется давать премию какому–то типу, который наряжался в женское платье, чтобы над ним потешалась мартышка. Я подумал, не напечатать ли мне работу под псевдонимом, скажем — Штифт Мортон или Стиив Маартин, — лишь бы только обвести Нобелевский комитет вокруг пальца. Из грез меня вырвала Николь, спросившая у всех:

— А зачем мы этим занимаемся, всей этой наукой?

Ответить ей не смог никто, пока я не встал и не произнес:

— А в Нобелевской премии разве деньги не полагаются?