Замок Бландинг - Пэлем Грэнвил Вудхауз Страница 8

Наступила пауза. В подобных случаях не всегда удается сразу найти что сказать, а Булстрод был не только смущен, но и полностью сбит с толку. Он ведь думал, что Мабелле находится в трех тысячах миль от Голливуда.

– А… наше вам, – сказал он, отлепляясь от Женевьевы Бутл.

Молодой брюнет полез было в набедренный карман, но Мабелле его остановила:

– Благодарю вас, мистер Мургатройд, я справлюсь сама. Обойдемся без обрезов.

Молодой человек извлек на свет названное оружие и смотрел на него с печальным вожделением.

– По-моему, дамочка, вы не усекли, – возразил он. – Вы знаете, кого этот лапатель лапает? – спросил он, наставляя обличающий перст на Женевьеву Бутл, которая, дрожа, съежилась за чернильницей. – Мою маруху. Не более и не менее. И в наличии, а не на фотке.

Мабелле ахнула:

– Что вы говорите!

– То и говорю.

– Что ж, мир тесен! – сказала Мабелле. – Да, сэр, тесен, и вы не можете этого отрицать. Тем не менее, мне кажется, лучше будет обойтись без стрельбы. Мы ведь не в Чикаго. И пойдут слухи и сплетни.

– Пожалуй, вы правы, – согласился Эдвард Мургатройд. Он подул на свое оружие, угрюмо пополировал его о рукав и вернул в карман. – Но ей я все выскажу, – добавил он, сверкая глазами на Женевьеву, которая теперь отступила к стене, держа перед собой, словно в жалобной попытке отгородиться от мести, меморандум, которым администрация студии ставила всех авторов в известность, что выражение «польское рыло» более не должно использоваться в диалогах.

– А я выскажу все мистеру Муллинеру, – сказала Мабелле. – Оставайтесь тут и поболтайте с мисс Бутл, пока я в коридоре проинтервьюирую этого Великого Любовника.

В коридоре Мабелле повернулась к Булстроду, крепко сжав губы. На миг воцарилась тишина, нарушаемая только стуком пишущих машинок, доносящимся из разных комнатушек, да иногда тот или иной автор испускал стенание в поисках нужного прилагательного.

– Какой чудесный сюрприз! – сказал Булстрод с жалкой улыбкой. – Какими судьбами ты здесь, любимая?

– Мисс Риджуэй для вас! – отпарировала Мабелле, чьи глаза метали молнии. – Я вам скажу какими. Я бы и сейчас была в Нью-Йорке, если бы вы писали мне, как клялись. Но со времени вашего отъезда я получила только паршивую открытку с видом на Большой каньон.

Булстрод был потрясен.

– Ты хочешь сказать, что я написал тебе всего раз?

– Один раз. И, прождав три недели, я решила приехать сюда, выяснить, в чем дело. В поезде я познакомилась с мистером Мургатройдом. Между нами завязался разговор, и я узнала, что он оказался в точно таком же положении, что и я. Его невеста бесследно исчезла на ничейной голливудской земле и даже открытки не прислала. Это он предложил прочесывать студии. Позавчера и вчера мы обследовали семь, а сегодня, протраливая «Идеало-Зиззбаум», увидели, как вы выходили из какого-то здания…

– Из столовой. Я зашел туда выпить стаканчик охлажденного солодового молочка. Мне было немножко нехорошо.

– К тому времени, когда я с тобой разделаюсь, – сказала Мабелле голосом, охлажденным куда больше любого солодового молочка, – тебе будет совсем нехорошо. Так вот, значит, кто ты такой, Булстрод Муллинер! Изменник и развратник!

Из кабинета доносились истерические девичьи рыдания, гармонично сочетаясь с басистыми нотами бутлегерских увещеваний и ритмичным стуком в стены со стороны мистера Дабни и мистера Мендельсона, которые тщились сосредоточиться на «Глазированных грешниках». Как истинный сын Чикаго, мистер Мургатройд обладал даром выражать свои мысли с четкой нервной выразительностью, и некоторые используемые им слова, профильтровываясь сквозь дверь, обретали убойную силу ручных гранат.

– Потаскун направо-налево и плющ ползучий! – сказала Мабелле, пронзая Булстрода презрительным взглядом.

Явился рассыльный с извещением от администрации, запрещающим курить в дворике для прогулок. Булстрод прочел его рассеянно – нежданный перерыв дал ему время собраться с мыслями.

– Ты не понимаешь, – сказал он. – Ты не отдаешь себе отчета, каково это – ни с того ни с сего быть заброшенным волнами судьбы в киностудию. Ты не взяла в расчет жуткую потребность в человеческом обществе, которая тебя терзает. Неделю за неделей сидишь в полном одиночестве, в великом безмолвии и тут внезапно видишь у себя в кабинете девушку, занесенную туда приливом, и что происходит? Ты инстинктивно тянешься к ней. Как индивид она может быть неприятна тебе, но она… как бы это выразить?.. символ широкого мира. Признаю, что я обнял мисс Бутл. Не отрицаю, что поцеловал ее. Но это не имеет ни малейшего значения. Это ничего не меняет. Ну, словно заточенный в подземной темнице, я обошелся бы по-дружески с ручной мышкой. Ты не осудила бы меня, если бы вошла и застала бы меня, играющим с ручной мышкой. И, как ни осыпал я поцелуями мисс Бутл, в душе я был верен тебе. Просто ужасающее одиночество… кошмарное соседство… Ну, – сказал Булстрод, – возьми для примера пару на плоту в Карибском море…

Каменное лицо Мабелле не смягчилось.

– Оставь Карибское море в покое, – перебила она. – Карибское море тут ни при чем. Разве что кто-нибудь швырнул бы тебя в него с полновесным кирпичом на шее. Это конец, Булстрод Муллинер! Я более с вами не знакома. Если мы встретимся случайно на улице, не трудитесь приподнимать вашу шляпу.

– Это шляпа мистера Шнелленхамера.

– Ну так не трудитесь приподнимать шляпу мистера Шнелленхамера, потому что я вас не замечу. Я пройду сквозь вас. – Она посмотрела сквозь него на Эда Мургатройда, который как раз вышел из кабинета с довольной улыбкой на губах. – Закончили, мистер Мургатройд?

– Все замыто, – сказал он. – Хорошая чистенькая работка.

– Так, может быть, вы проводите меня из этого Приюта Любви?

– Ладненько, дамочка.

Мабелле с холодным презрением посмотрела сверху вниз на Булстрода, который в отчаянии цеплялся за нее.

– Что-то прилипло к моей юбке, мистер Мургатройд, – сказала она. – Вы не потрудитесь стряхнуть это?

На плечо Булстрода легла могучая рука. Могучая нога впечаталась в него чуть ниже спины. Он влетел в открытую дверь кабинета и споткнулся о Женевьеву Бутл, которая теперь корчилась на полу.

Распутавшись с ней, он вскочил и бросился наружу. Коридор был пуст. Мабелле Риджуэй и Эдвард Мургатройд удалились.

* * *

Очень многие мои родственники, как близкие, так и дальние (продолжал мистер Муллинер, задумчиво отхлебнув горячего виски с лимоном), порой оказывались в неприятных положениях, но, склонен думать, по неприятности ни одно и в подметки не годилось тому, в котором теперь оказался мой племянник Булстрод. Он как бы провалился внезапно в один из тех современных романов, в которых душа героя уже на двадцать первой странице завязывается в узлы да так больше и не развязывается.

Потерять обожаемую девушку достаточно скверно само по себе. Но когда сверх этого молодой человек оказывается связан с другой девушкой, к которой испытывает в равных долях и всесильную страсть, и тупое отвращение, и когда сверх того он вынужден все свои дни напролет трудиться над сценарием вроде «Глазированных грешников», – ну, тогда он начинает в полную меру постигать, какой мрачной и зловещей может оказаться наша жизнь. Сложная – вот слово, которое пришло на ум Булстроду Муллинеру.