Хвост судьбы - Лана Мациевская Страница 8

Почему-то я некстати вспомнил о Конан Дойле и невольно улыбнулся.

– И нечего так улыбаться, сам просил рассказать! – заметив моё, мягко говоря, недоверие, тётя Стеша явно обиделась, но продолжила свой рассказ: – Уж я и не знаю почему, но зловещее привидение стало с тех пор являться не в Петербурге, а здесь, под Москвой, в любимом имении убийцы: ищет его по ночам, чтобы забрать с собой в ад.

– Ага, – не удержался я, – в Москве климат более здоровый, чем в Питере. К тому же привидение к природе потянуло, ведь собака всё-таки.

– Да ну тебя! – окончательно надулась тётя Стеша. – Не хочешь, не верь. Только я и сама эту нежить видала, аккурат перед началом войны. Ступай, ступай на берег, коли жизнью и душой не дорожишь! А мне пора, внучка ко мне из города приехала, ждёт, а я тут с тобой…

С этими словами она, что-то бормоча себе под нос, стала подниматься по лестнице, даже не попрощавшись со мной.

Я отчего-то развеселился, или хмель ударил в голову. Привидение, говорите? Адская собака? Хорошо! Очень хотелось бы с ней поближе познакомиться! До страсти люблю собак, хотя бы и призрачных! Я решительно обошёл корпус и стал спускаться к Москве-реке, берега которой особенно живописны именно в окрестностях Архангельского. Но красотой ночной природы мне насладиться не удалось: как нарочно, к ночи сгустился туман, и в двух шагах уже ничего нельзя было разглядеть. Слышались лишь тихое журчание воды и какой-то шорох в прибрежных кустах. На воздухе голова моя просветлела, я совсем уже было собрался возвращаться и даже в приступе благодушия намеревался попросить у тёти Стеши прощения за то, что обидел её недоверием. Как вдруг…

Сзади раздались хрюкающие звуки, переходящие в зловещий рык. Я обернулся и, к ужасу своему, увидел мерцающее расплывчатое пятно какого-то потустороннего красного света, приближающееся, как мне показалось, с огромной скоростью.

«Вот как это, оказывается, начинается», – подумал я. Меня обожгла жгучая обида. Что же это получается? Ведь вроде нельзя сказать, что я много пью. Как все, что называется «по праздникам». Не успел начать расслабляться – на тебе, белая горячка! Однако галлюцинация не пропадала, а наоборот, начала приобретать вполне различимые очертания… собаки. Голова моя пошла кругом, и почему-то вдруг вспомнились многочисленные письма, присылаемые в наш журнал, о различных встречах с привидениями, духами, покойниками и НЛО. Над этими посланиями потешалась обычно вся редакция. Вот не ожидал такой иронии судьбы – теперь подобное письмо смогу написать я сам. Если, конечно, останусь жив… Ведь читал же с утра Конан Дойла, ведь предупреждала меня добрая тётя Стеша, а я, дурак безмозглый, Фома неверующий, не послушался! Забыв обо всем на свете, я, не разбирая дороги, бросился бежать.

Сопение и адское свечение, размытое туманом, приближались. Нет, похоже, мне не спастись. Господи, хоть бы молитву какую-нибудь вспомнить! Налетев в темноте на скользкую корягу, я растянулся на земле и, кажется, на мгновение постыдно потерял сознание…

Очнулся я оттого, что чей-то тёплый и слюнявый язык тщательно вылизывал лицо. Приоткрыв один глаз, я увидел склонённую над собой морду… нет, совсем не страшную, а трогательно симпатичную, с огромными грустными глазами. Таких глаз не бывает у посланцев ада, это уж точно! И тут до меня долетел голос:

– Брюс, ко мне! Вон он, у того дерева. Ведь говорила я тебе, бабушка, что этот ночной ошейник со светодиодами – великая вещь! В туман и темень собаку видно на таком дальнем расстоянии. Теперь никогда не потеряется. А ты мне не верила: «зряшные траты, деньги на ветер». Брюс, кому говорят, ко мне!

Большеглазое существо, оказавшееся вовсе не привидением, а всего-навсего очаровательным мопсом («Да уж! Выше и крупнее всех собак…», – пронеслось в моей больной голове), лизнуло меня последний раз и бросилось на зов хозяйки. Кое-как я поднялся на ноги и, ориентируясь на мерцание светодиодов на ошейнике собаки, побрёл в сторону санатория. У самого входа я вновь столкнулся с «привидением» – его держала на руках молодая девушка. Рядом стояла крайне недовольная тётя Стеша.

– Вот он, ещё один полуночник, – сурово сказала она, указывая на меня. – Внучка моя бесшабашная, видите ли, тоже пошла в ночь-полночь собачку свою лишний раз прогулять на свежем воздухе. Ошейник с лампочками мне показать. А я что? С лампочками так с лампочками. Только старших слушаться всё же надо. С собаками-то в санаторий нельзя. А теперь подождать ей меня придётся. Утро скоро, дежурство моё кончается. Домой вместе пойдём. А то мало ли чего.

– Да ладно тебе, бабушка. Никто меня и не увидит. А мопсы – это почти что люди. Такие сообразительные, умные, ласковые.

Брюс благодарно посмотрел в глаза хозяйке и поудобнее устроился у неё на руках. Светодиоды на ошейнике были выключены за ненадобностью…

Молча пройдя мимо них, я возвратился в свой люкс, немедленно лёг в постель и забылся тяжёлым сном. Волнения прошедшей ночи давали о себе знать.

На следующее утро я проснулся поздно, голова болела немилосердно, да ещё мучили то ли раскаяние за собственную трусость – кому рассказать, мопса испугался! – то ли досада, что не познакомился с внучкой тёти Стеши поближе. Даже не узнал, как её зовут. Сходить, что ли, опять сегодня ночью к реке? Вдруг она снова захочет выгулять на свежем воздухе своего очаровательного Брюсика?…

И да упокоятся во веки веков все призрачные собаки, вместе взятые! Не может это очаровательное животное – собака – быть исчадием бездны. Тут старик Конан Дойл явно ошибался…