Двенадцать подвигов Рабин Гута - Алексей Лютый Страница 76

Естественно, обязанности между ментами Рабинович распределил по-своему. Сам с Жомовым решил поиграть в следователей, а Андрюшу заставил вести протоколы. Ошеломленный Попов тут же потребовал объяснить, почему этой трудоемкой работой должен заниматься он. Сеня ухмыльнулся и заявил, что Андрюша единственный, у кого есть хотя бы техническое образование, а они с Жомовым и в слове «дом» сделают четыре ошибки. Нельзя сказать, что это объяснение слишком сильно удовлетворило эксперта, но грубая лесть свое дело сделала, и возражений со стороны Попова больше не последовало. Более того, Андрей тут же потребовал предоставить ему письменные принадлежности. Их принесли.

– Это что такое? – криминалист удивленно уставился на довольно толстые листы, пахнувшие выделанной кожей.

– Пергамент, сэр, – тоном вышколенного камердинера, но голосом престарелого евнуха ответил слуга.

– Ладно, сойдет, – буркнул Попов. – А чем на этом писать?

– Сию секунду, сэр, – ответил слуга и, засунув в рот кончик тростниковой трубочки, принялся ее жевать. Под удивленным взглядом Андрюши закончив свое грязное дело, слуга вытер результат о тунику и протянул его Попову.

– Готово, сэр, – поклонился он.

– Ты охренел? – наивно поинтересовался Андрюша.

– Никак нет, сэр, – отказался признать очевидное слуга. – Не извольте беспокоиться, сэр.

– Убью! – истошно завопил криминалист, буквально припечатывая несчастного к стенке. – Быстро тащи мне нормальные письменные принадлежности!

Слугу из комнаты во дворце Ареса не ветром, а рыком Попова сдуло. Он отсутствовал несколько минут и вернулся назад, неся в руках кусок доски, обмазанный какой-то гадостью, и серебряную штуковину, заточенную с одного конца и превращающуюся в округлую лопаточку на другом. Он протянул эти вещи Андрюше, однако тот отказался их брать.

– Ты что мне принес? – Попов уже не орал. Он шипел, а это значило, что скоро во дворце начнут рушиться стены.

– Восковую дощечку и стилос, сэр, – внутренне трясясь от страха, но стараясь сохранить невозмутимый вид, ответил ему евнух-мажордом.

Дальнейшее описать просто невозможно. Попов буянил, матерился, закатывал истерики, отказываясь работать, но в итоге успокоился и потребовал принести ему гуся. Приказ был исполнен и ни в чем не повинный гусь тут же лишился половины перьев. С дикими криками несчастная птица вырвалась из рук садиста и умчалась в неизвестном направлении, а Попов изобрел перья для письма. Вот так гуси Олимп спасли. Куда уж до них римским!

Теперь, когда Андрюша был готов стенографировать, Рабиновичу предстояло выбрать тактику допросов. Но сколько он ни морщил свой могучий ум, ничего, кроме банальной схемы, «злой и добрый следователь» придумать не мог. Себе он, естественно, отвел роль доброго, предоставив Ванечке возможность от души давить на подозреваемых. Разве что членовредительством не заниматься. Однако из этой затеи снова ничего не получилось, поскольку все, на что оказался способен Жомов, это корчить зверские рожи. А единственным вопросом, который он умел задавать, оказался традиционный: «А в рыло?»

Сеня долго мучился и с подозреваемыми, и с Жомовым, но ни к чему хорошему это не привело. Конечно, каждый из богов наговорил кучу гадостей про своих противников, трижды во время допроса называл имена самых разных богов, похитивших Зевса, приводил массу причин, по которым они это могли сделать, начиная от выпоротой в детстве попки, кончая обещанием лишить наследства, но ни к чему хорошему это так и не привело. К вечеру, окончательно измотавшись, трое ментов остались с тем же, с чем и начинали допрос, – с дыркой от бублика! Попов не выдержал.

– Слушай, Сеня, давай я признаюсь, что похитил Зевса, и мы закончим это издевательство, – со стоном попросил он. – Я больше не могу. У меня от голода желудок уже прямую кишку переваривать стал.

– Вообще-то диета тебе бы не помешала, – буркнул Рабинович. – Но, если честно, я и сам уже выдохся. Все. На сегодня закончили. Завтра что-нибудь еще придумаем.

– Э-эх, знаний нам не хватает, – горестно вздохнув, неожиданно для всех заявил Ваня Жомов. Друзья изумленно уставились на него, а бравый омоновец закончил свою мысль: – Домой вернемся, в школу прапорщиков пойду.

– Беда вымучит, беда и выучит, – совершенно не скрывая ошеломления, констатировал Рабинович. – Кончит Ваня третий класс, станет прапором у нас. – И, не давая оскорбленному в лучших чувствах Жомову что-либо возразить, махнул рукой: – Ладно, идемте отдыхать!