Радость поутру - Пэлем Грэнвил Вудхауз Страница 60

На такие вопросы нелегко дать ответ, самое лучшее, на что оказался способен Сыр, это переступить с ноги на ногу и смущенно откашляться.

– Ну, хорошо, – сменил он тему и вернулся к делу после затяжной неловкой паузы, – будьте все же добры подписаться под этим ордером.

– Под каким ордером? Что еще за ордер? В чем дело? Что это за глупости насчет ордеров?

В задних рядах раздался негромкий звук, словно овца кашлянула на отдаленном склоне холма. Это в действие вступил Дживс.

– Позвольте мне объяснить, милорд? У этого полицейского вчера вечером, пока он купался в реке, украли форму. И он обвиняет в этом преступлении мистера Вустера.

– Какого мистера Вустера? Берти? Моего племянника?

– Да, милорд. На мой взгляд, в высшей степени странная гипотеза. При всем старании невозможно найти мотив, который бы побудил мистера Вустера к совершению такого возмутительного деяния. Как я понял, констэбль предполагает, что мистеру Вустеру понадобился его мундир в качестве маскарадного костюма, чтобы принять участие во вчерашнем бале.

Рассуждение Дживса вызвало интерес дяди Перси.

– Ах, так, значит, действительно вчера состоялся костюмированный бал?

– Да, милорд. В соседнем городе Ист-Уайбли.

– Странно. Я ничего об этом не слышал.

– Мероприятие мелкого масштаба, насколько мне известно, милорд. Далеко не того уровня, чтобы такой джентльмен, как мистер Вустер, удостоил его своим присутствием.

– Ну конечно. Я и сам бы на него не поехал. Обыкновенные деревенские песни и пляски?

– Именно так, милорд. Никто из знакомых мистера Вустера не допустил бы и мысли, что он свой аромат в пустыне сей развеял.

– Как, как?

– Цитата, милорд. Поэт Томас Грей.

– А-а. Но вы говорите, констэбль держится своей теории, что он там был?

– Да, милорд. Очень удачно, что ваше сиятельство провели сегодняшнюю ночь в этом доме и можете подтвердить, что мистер Вустер не выходил из помещения.

– Чертовски удачно. И тем самым на этом деле поставлена точка.

Я всегда колеблюсь, рисуя сцену, в которой двое разговаривают, а третий норовит вклиниться: стоит ли ввести покашливания и покряхтывания последнего прямо в диалог или же подождать, пока разговор придет к концу, а затем выписать эти нечленораздельные звуки отдельно на счет кряхтевшего. По-моему, второй способ удобнее, вот почему, стенографируя переговоры Дживса – Уорплесдона, я выпустил попытки Сыра в них втесаться. Он на всем протяжении диалога старался привлечь к себе внимание мирового судьи, но тот останавливал его краткими указаниями: «Помолчите, констэбль» или просто «Цыц». И вот теперь, после слова «точка», возникла заминка, которой и воспользовался Сыр для произнесения своей реплики.

– А я утверждаю, что обвиняемый Вустер украл мою форму! – взвизгнул он, и глаза у него совсем вылезли на лоб, а щеки приобрели свекольный оттенок. – Ее видел у него на постели свидетель Эдвин.

Дела развивались так благоприятно, что я не побоялся вздернуть брови и издать иронический смешок:

– Эдвин! Вы слышали, дядя Перси? Смех да и только, а? Почтенный родич мужественно подыграл мне:

– Смех? Ну разумеется, смех, черт побери! Вы что же, хотите сказать, – обратил он на Сыра грозный взор, – что ваше абсурдное обвинение базируется на неподтвержденных словах моего сына Эдвина? Я просто не верю собственным ушам. А вы верите, Дживс?

– Это поразительно, милорд. Но, возможно, констэбль не осведомлен о том, что мистер Вустер вчера нанес мастеру Эдвину чувствительный удар и что поэтому показания юного джентльмена против мистера Вустера неизбежно будут носить ярко выраженный характер личной неприязни.

– Нечего вам его оправдывать. Этот человек просто глуп. И я хотел бы заметить, – продолжал дядя Перси, раздуваясь, как воздушный шар, и обращаясь к Сыру с начальственным выговором, – что в последнее время мы слишком, слишком часто сталкиваемся с подобными произвольными и безответственными обвинениями со стороны полиции. В полицейский корпус проник скверный дух, и пока я мировой судья, я буду всеми средствами, словом и делом, выражать ему свое решительное неодобрение. Этот дух я буду вытаптывать и выкорчевывать в неотступной заботе о том, чтобы свобода личности не страдала от стражей Закона, которые настолько забывают свой… да, да, свой священный долг, черт возьми, что бросают направо и налево сфабрикованные обвинения с единственной целью добиться для себя продвижения по службе. Больше мне нечего добавить, хочу только выразить напоследок мое глубочайшее сожаление в связи с тем, что ты, Берти, стал жертвой этих возмутительных гонений.

– Ничего, дядя Перси, не беспокойтесь, пустяки.

– Не пустяки, а безобразие. А вам, констебль, я рекомендую впредь быть осторожнее, гораздо осторожнее. Что же до этого вашего ордера на арест, то можете засунуть его себе в… Впрочем, это к делу не относится.

Сказано было лихо. Лучше не придумаешь. Мне вспоминается только один аналогичный случай – когда тетя Агата распекала меня, тогда еще подростка, за то, что я разбил ей из рогатки дорогую фарфоровую вазу. Я не сомневался, что Чеддер по прозвищу Сыр под тяжестью такого выговора скуксится, как жалкий червь перед грозой. Но ничего подобного. Он весь горел, но не от стыда и раскаяния, а от бессильной ярости, как человек, который хоть и не совсем разбирается в ситуации, но чует, что дело нечисто и что над ним учиняют какую-то подлянку.

– Хо! – выговорил он, борясь со своими эмоциями. Но потом все же не выдержал и горячо воскликнул: – Да это заговор! Это подлый, наглый, хитрый сговор, чтобы помешать отправлению правосудия. В последний раз спрашиваю, лорд Уорплесдон, подпишите вы этот ордер или нет?

Дядя Перси с неподражаемой величавостью выпрямился во весь рост и ровным, холодным тоном ответил:

– Я уже указал вам, что вы можете сделать с вашим ордером. По-моему, констэбль, лучше всего вам теперь пойти проспаться. Потому что единственным извинением для вашего безобразного поведения могло бы служить только то, что вы попросту пьяны. Берти, проводи полицейского до двери.

Я проводил Сыра до двери, он устремил на нее ошарашенный взор, словно никогда в жизни дверей не видел, а затем медленно переступил порог и исчез, не бросив мне через плечо ни полслова на прощание. Мне показалось, что его гордый дух наконец-то все-таки сломлен. По дорожке к воротам прогрохали его форменные башмаки.

– Ну а теперь, мой мальчик, – сказал дядя Перси, когда стихло эхо этих шагов, – давай сюда костюм в елочку. И еще мне нужно принять ванну, побриться и выпить чашку крепкого черного кофе с самой чуточкой коньяка. А также было бы неплохо, когда я буду готов, чтобы ты отправился в «Бампли-Холл» вместе со мной и подтвердил мои показания своими в том смысле, что я действительно провел ночь под этой крышей. Ты ведь не станешь мямлить и запинаться, а твердым звучным голосом, внушающим безграничное доверие, повторишь то, что скажу я, правда? В таких ситуациях самое вредное – это задумываться, переминаться, нервно крутить пальцами. И главное, помни: ни в коем случае не стой на одной ноге. Хорошо, мой мальчик? За дело.