Мушкетер. Кто Вы, шевалье д'Артаньян? - Дмитрий Яшенин Страница 59

— Ах, д'Артаньян! — Осушив свой кубок, Портос упал на стул и застонал, обхватив голову руками. — Знали бы вы только, как мне не хватает ее! Как мне ее не хватает! Единственная живая душа, подобно мне помнящая Африку! Единственная!

— Ну а кроме лошади-то вы, Портос, кого-нибудь помните из своей африканской жизни? — спросил д'Артаньян немного погодя.

— Неужели вы полагаете, что за шесть лет я позабыл свою семью?! — возмущенно вскинулся чернокожий гигант. — Я помню всех! Всех без исключения! А! Дайте мне еще лет пять-десять сроку! В хорошем смысле этого слова, конечно. Вот выслужу достойную пенсию, демобилизуюсь, женюсь на достойной, хорошо обеспеченной дворянке, верну себе родовое поместье, да и перевезу своих из Африки. Если, конечно, их к тому времени еще не скушают. И вообще, д'Артаньян, я думаю, что в скором времени вся наша африканская братия начнет перебираться поближе к собору Парижской Богоматери. Полагаю, лет этак через двести-двести пятьдесят, ну максимум через триста семьдесят, нас, африканцев, в Париже будет не меньше чем вас, белых, а то и больше!

Д'Артаньян расхохотался:

— Отличная перспектива, Портос! Просто превосходная!

Отличная, ничего не скажешь, подумал он. Что же будет с Парижем, когда в нем станет не протолкнуться от таких вот Портосов?! А хотя черт с ним, с этим Парижем! Лишь бы черные до Москвы и Вологды не добрались, а в Париже нехай тусуются!

— Ну что ж, дружище! — воскликнул он, взметнув бокал для ответного тоста. — В таком случае выпьем за великое будущее на берегах Сены всех выходцев с берегов Лимпопо!

— Ура! — воскликнул Портос, вскакивая. — За Лимпопо пьем стоя!

— Только так! — согласился д'Артаньян, поднимаясь на ноги. Именно в этот момент он начал чувствовать, как нечто исподволь проникшее внутрь начинает тревожить и беспокоить его.

Сконцентрировавшись, разведчик попытался разобраться в своих ощущениях. Портвейн? Да нет, выпил он не так много, да и сортир недавно навещал. Нет, не портвейн. Тогда что? Не понимая еще причины своей тревоги, д'Артаньян тем не менее испытывал острое желание встать и уйти, не медля ни секунды. Здесь, под аккомпанемент громовых раскатов голоса чернокожего мушкетера, нечего было надеяться серьезно и вдумчиво разобраться в своих чувствах.

Ему, однако, удалось обуздать свое нетерпение, и он просидел у Портоса еще полчаса, слушая его болтовню, и лишь после распрощался с товарищем, условившись встретиться завтра после караула в «Сосновой шишке».

Умостившись в седле, д'Артаньян пустил лошадь тихим шагом, а сам погрузился в размышления. Он думал о разговоре с негром, крайне интересном и содержательном. Думал он и о перспективе, нарисованной его товарищем, уверенным, что вскоре все африканцы переберутся в Париж. Псевдогасконец неторопливо ехал по набережной Сены, чьи спокойные летние воды очень романтично серебрил ущербный месяц, и представлял себе переулки Монмартра, запруженные неграми-мушкетерами и неграми — гвардейцами кардинала, неграми-холопами и неграми-женщинами, неграми-менестрелями и неграми-бардами, неграми-художниками и неграми-старьевщиками, неграми-булочниками и неграми-башмачниками. Он представлял, как будет выглядеть Лувр, по коридорам и анфиладам которого будут чинно прогуливаться негры-графы и негры-маркизы, негры-лакеи и негры-фрейлины, негры-герцоги и негры-шевалье. Ему представлялась французская армия будущего, состоящая из негров-драгун и негров-улан, негров-пехотинцев и негров-артиллеристов, а также негров-кавалеристов, величественно и грозно выступающих впереди всех на своих устрашающих полосатых лошадях. Одного вида такого войскового соединения вполне достаточно, чтобы сдрейфила даже армия Сатаны! Д'Артаньян представлял себе что угодно, кроме одного: куда же денутся все белые? А куда им деваться-то? Только, пожалуй, в Россию…

Разведчик натянул повод, и лошадь стала как вкопанная.

Ночь мгновенно утратила нежный ореол романтики. Рога месяца как по мановению волшебной палочки обратились в зловещие, остро заточенные клыки, а речка, спокойно колыхавшая его отражение, превратилась в кошмарный поток крови, угрожающе журчащей возле каменных опор моста. Это было оно! То самое чувство необъяснимого беспокойства! Та самая заноза, исподволь проникшая в его сознание при разговоре с Портосом!

Действительно, если прикинуть трезво: может ли случиться такое, что африканцы — если не все, то хотя бы половина — надумают перебраться в Париж или, предположим, во Францию вообще? Да запросто! Если рассказ чернокожего мушкетера правдив хотя бы на треть, Африка действительно такое место, где легче повеситься, нежели жить. А что в таком случае останется делать коренным французам? Да одно и останется — бежать из Франции куда подальше, не нарываясь на межрасовый конфликт! А куда подальше отправятся французы? Разумеется, туда, где больше всего еды! А где больше всего излюбленной французской еды? Там, где больше всего болот! А где больше всего болот? О черт!

Д'Артаньян махнул ладонью по лбу, чувствуя под пальцами ледяной пот. Неужели это и есть искомый мотив французской агрессии?! Неужели все настолько просто?! Неужели вот так, из-за каких-то лягушек, можно напасть на страну?! Обратить в руины города и села?! Осиротить тысячи детей?! Обездолить миллионы людей?! Невероятно! Невероятно!

Несмотря на потрясение, разведчик, твердо державший себя в руках, соображал, что не годится торчать здесь пнем, привлекая ненужное внимание. Обуздав первый порыв отчаяния, он дал лошади шпоры и понесся к дому.

Ночная прохлада приятно студила разгоряченное лицо псевдогасконца, и он чувствовал, как ветер уносит прочь тревоги и волнения. Да, нынешний вечер дал пищу для серьезных размышлений, однако…

Я подумаю об этом завтра, твердо решил д'Артаньян.

Ночью, как это бывало уже не раз и не два после сильной эмоциональной встряски, к нему снова явилась Жанна д'Арк. До утра провозившись с Орлеанской девой, лазутчик встал совершенно разбитым, с чудовищной головной болью и осознанием необходимости ползти в «Сосновую шишку» на встречу с афроанжуйцем.

С трудом взобравшись на лошадь и едва не сверзившись с нее пару раз по пути к трактиру, д'Артаньян прибыл в «Шишку» на три часа раньше чернокожего мушкетера и, прежде чем тот, сменившись с дежурства в Лувре, со своим молодым духом Мушкетоном появился на горизонте, успел вздремнуть.

Заметив плачевное состояние товарища, Портос высказал предположение, что тому следует подлечиться, и заказал сразу три бутылки вина, начав между делом расспрашивать о причине такого уныния. Не забывая об осторожности, разведчик повел разговор издалека, с Констанции Бонасье.

Напомнив Портосу обстоятельства их знакомства с госпожой Бонасье в день отъезда в Женеву, он поведал ему о чувствах, вспыхнувших в его сердце и терзающих его уже полгода.

— Что мне делать, Портос?! — вздыхал д'Артаньян. — Как быть?! Ведь она женщина невысокого звания, да к тому же жена галантерейщика! Мы живем с ней под одной крышей, но она далека и недоступна для меня! Что мне делать?