Брачный сезон - Пэлем Грэнвил Вудхауз Страница 54

– Давайте, – согласился я. И добавил, что жду с нетерпением.

– Не знаю, сохранился ли у вас в памяти тот разговор, который происходил между нами в день вашего приезда сюда? Чтобы вам было яснее, напомню, что тогда нам в последний раз был открыт доступ к портвейну. Вы еще тогда прошлись рукой мастера по тексту тети Шарлотты, подправили все слабые места и придали ему товарный вид. Вспоминаете?

Я ответил, что да, вспоминаю.

– Ну, так вот. Сегодня вечером… А знаете, Гасси, – перебил он сам себя, – это такое потрясающее ощущение когда покоришь огромную аудиторию…

– Вы это называете огромной аудиторией?

Мой вопрос его заметно задел.

– Ну, во всяком случае, двухшиллинговые, шиллинговые [ [8] и восьмипенсовые места все были раскуплены, плюс еще, наверно, билетов пятьдесят стоячих по три пенса, – прикинул он немного обиженно. – Хорошо, скажем: сравнительно огромную, если угодно. В данном случае это не принципиально. Потрясающее ощущение – когда покоришь сравнительно огромную аудиторию. Здорово действует. Дает почувствовать свою силу. Осознать, что ты не размазня какая-нибудь и не допустишь ни с чьей стороны никаких глупостей. В том числе и чтобы девушки давали мне от ворот поворот. Я это говорю к тому, чтобы вы могли понять то, что последует дальше.

Я, конечно, понимающе усмехнулся.

– Я знаю, что последует, – говорю. – Вы изловили Тараторку и взяли твердую линию.

– Ну да, совершенно верно, – разочарованным тоном подтвердил Эсмонд Хаддок. – Я как раз собирался вам сказать. А вы откуда узнали?

Я опять понимающе усмехнулся.

– Предвидел, что получится, если вы покорите сравнительно огромную аудиторию. Потому что вы из тех людей, на которых очень сильно воздействует общественное признание. Вы всегда жили под гнетом и, конечно, обзавелись выраженным комплексом неполноценности. А на личность с комплексом восторги толпы обычно действуют как мощный наркотик.

Я, конечно, рассчитывал произвести на него впечатление этими учеными словами, но такого эффекта все же не ожидал. У него отвисла челюсть, взгляд стал почти благоговейным.

– Вы глубокий мыслитель, Гасси.

– Это у меня с детства.

– А ведь глядя на вас и не подумаешь.

– Снаружи не заметно. Да, так вот, – вернулся я к обсуждаемому вопросу, – события развивались, в точности как было задумано. Услышав восторженные клики масс, вы покинули подмостки другим человеком, с жаром в груди и с искрами из ноздрей. Вы разыскали Тараторку. Оттеснили ее в угол. Дали ей понять, что вы – настоящий мужчина и хозяин положения. И все было решено и улажено. Ведь так?

– Да. Точно так все и было. Поразительно, как это вы все заранее рассчитали?

– Ну как. Изучаешь, знаете ли, психологию индивидуума.

– Только я не оттеснял ее в угол. Она сидела в автомобиле собиралась куда-то уезжать, и я засунул голову в окно.

– Ну, и?..

– Мы потолковали немного о том о сем, – смущенно пояснил он, по-видимому стесняясь пересказывать подробности знаменательного события. – Я ей сказал, что она – путеводная звезда моей жизни и все такое и что я больше не желаю слышать всякий вздор про то, что она не согласна быть моей женой, ну, и она после небольшого нажима честно призналась, что я – ветвь, на которой зреет плод ее жизни.

Люди, близко знакомые с Бертрамом Вустером, знают, что он не шлепает по спине направо и налево всех, кто подвернется. Он в таких делах действует очень избирательно. Но в данном случае у меня не было и тени сомнения, что передо мной – спина, не шлепнуть по которой было бы просто хамством. Я шлепнул.

– Чистая работа, – сказал я. – Значит, все в полном порядке?

– Да, – согласился он. – Все хорошо. За одним маленьким исключением.

– Ну что там еще, говоря в общем и целом?

– Не знаю, сможете ли вы до конца понять, о чем идет речь. Чтобы вам было яснее, я должен вернуться ко времени нашей первоначальной помолвки. Она тогда ее расторгла, так как считала, что я слишком подчиняюсь теткам, а ей это не нравилось.

Конечно, я это прекрасно знал, я же слышал анализ положения из Тараторкиных уст. Но тут я был, так сказать, в маске и для правдоподобия удивленно переспросил:

– Вот как?

– Да. И к сожалению, тут она стоит на своем. Ни о каком флердоранже и свадебном торте, она сказала, не может быть речи, пока я не брошу вызов теткам.

– Ну, так в чем дело, бросьте.

Эта моя реплика ему, кажется, не понравилась. Во всяком случае, он с некоторой досадой схватил с полки фарфоровую пастушку и швырнул в камин, где она разлетелась на тысячу частей и стала непригодна для употребления.

– Легко сказать. Тут масса технических сложностей. Нельзя же просто так подойти к тете и сказать: «Я бросаю тебе вызов!» Нужен какой-то повод. И я, черт подери, совершенно не представляю себе, как за это взяться.

– Вот что я вам скажу, – произнес я, поразмыслив. – По-моему, это дело такого рода, когда лучше всего вам будет посоветоваться с Дживсом.

– С Дживсом?

– Мой человек.

– Я думал, вашего человека зовут Медоуз?

– Конечно, конечно, я оговорился, – поспешил я поправиться. – Я хотел сказать: человек Вустера. Редкого ума личность. Находит выход из любого положения.

Эсмонд слегка нахмурился.

– Не лучше ли будет обойтись без вмешательства заезжих лакеев?

– Нет, без вмешательства заезжих лакеев тут не обойтись, – твердо ответил я. – Если, конечно, под заезжим лакеем понимается Дживс. Не обитай вы круглый год в здешнем загородном морге, вам было бы известно, что Дживс – не столько лакей, сколько консультант по светским вопросам. К нему обращаются за помощью самые сильные мира сего. И вполне возможно, что в благодарность за услуги жалуют ему табакерки, выложенные бриллиантами.

– И вы думаете, он сможет что-нибудь предложить?

– Он всегда может что-нибудь предложить.

– В таком случае, – сказал Эсмонд Хаддок, повеселев, – пойду разыщу его.

Он еще раз проулюлюкал и ушел, звякая шпорами, а я снова с приятностью расположился в кресле и закурил свежую сигарету.

Все начинает понемногу улаживаться, думал я. Конечно, в «Деверил-Холле» по-прежнему можно наблюдать страждущие души в определенном количестве, которое, однако, день ото дня заметно идет на убыль. У меня уже дела в порядке. У Гасси в порядке. Только на фронте Китекэта положение по-прежнему нестабильное, и Синяя птица его счастья медлит с вылетом на сцену.

Я поразмыслил немного о делах Китекэта, а затем вернулся к более приятной теме – собственной персоне и был все еще поглощен ею, с каждой минутой чувствуя себя бодрее и жизнерадостнее, как вдруг распахнулась дверь.