Козлы отпущения - Эфраим Кишон Страница 5

У меня был день, полный хлопот.

В полдень ко мне спустилась домработница Мольнаров и сказала, что меня кто-то разыскивает по их телефону, срочно. Я причесался с головы до ног и поднялся на четвертый этаж, поскольку во всем доме в те дни телефон был только у семейства Мольнар.

Я был связан узами дружбы с Артуром Мольнаром со времен юности. Мы вместе служили в армии, и я в качестве ефрейтора имел обыкновение укладывать его в грязь по нескольку раз в день. Бедняга был очень толст, и его живот приземлялся раньше, чем нос — картина крайне забавная. Когда я через много лет снял квартиру у вдовы Шик, то повстречал Мольнара на лестнице. Артур хотел было наброситься на меня, но, вспомнив, что мы можем снова встретиться на военных сборах, предпочел беседовать со мной как с близким другом.

Меня разыскивала по телефону Мици:

— Гидеон, ради Бога, что ты наделал? Пулицер бушует из-за этой идиотской публикации. Зачем тебе это было нужно? И с каких это пор у тебя появились дети?

— А чего от меня хочет этот лысый?

— Старик сказал, что засадит тебя в тюрьму, даже если ему придется израсходовать на это весь свой капитал.

Я так и знал, чтоб я так жил, что этим все кончится. Мне пришлось искать стул, чтобы плюхнуться на него. Я покрылся холодным потом.

— Разве ты знаешь меня, как человека, которого легко напугать? Я не имею к этому никакого отношения. Я своевременно предупредил Пепи, что ему будут шить дело о клевете, да так, что он не будет знать, куда ему деваться.

— Но он ведь твой приятель, он только от тебя мог получить информацию о Пулицере…

— Правильно, голубушка, я ему рассказал, как одержал победу над лысым в битве умов. Но кто мог подумать, что этот пьяница и идиот напишет об этом в газете? Ты ведь знаешь Пепи? Или нет?

— По-моему, да. Как-то раз к нам в контору приперся какой-то тип, утверждавший, что он твой друг, и заявил, что обязан ущипнуть меня за задницу, как минимум, три раза. Я влепила ему три пощечины, и две он мне вернул.

— Да, это был он. Ну, а кроме этого, как ты поживаешь, Мицечка?

— Спасибо. Я о тебе тревожусь. Пулицер утверждает, что ты его оклеветал на страницах газеты и жестоко поплатишься за это в суде.

Так я и знал, чтоб я так жил, так я и знал, что это случится. Хорошо еще, Мици оказалась настолько порядочной, что передает мне достоверную информацию. Эта девушка — она такая симпатичная, приятная, культурная и интеллигентная. Жаль, что талия у нее не слишком тонкая. Однако ножки довольно стройненькие. И главное — эта благородная женщина испытывает ко мне настоящую симпатию. Благодаря своей выдающейся интуиции я почувствовал, что Мици ко мне неравнодушна. Наблюдательная пожилая уборщица в конторе Пулицера, подметая пол, заметила однажды, явно стремясь подольститься ко мне:

— Я не понимаю, что нашла бедная девушка в таком подонке как вы, господин Пинто. Она явно на вас глаз положила, потому что вы, к сожалению, снаружи выглядите довольно прилично.

Пусть так.

— Мицечка, — прошептал я умоляюще, — может, тебе захочется со мной сегодня поужинать?

— Конечно, Гиди.

— Погоди, я погляжу свое расписание.

В этот момент меня посетила мысль о странном обычае, в соответствии с которым в ресторанах подают еду только за деньги. А уж две порции — тем более. Тут я глубоко пожалел о том, что инвестировал всю свою наличность во вдову, но было поздно.

— Мицечка, ты настаиваешь на том, чтобы пойти в ресторан именно сегодня?

Мне показалось, что в ее голосе прозвучали нотки разочарования:

— Нет, почему же, Гидеон.

— Ну, тогда отложим это до другого раза. Будешь в нашем районе — звони.

Спустя некоторое время я почувствовал угрызения совести и подумал, что проявил к девушке недостаточно внимания. Я тут же, без колебаний, решил послать ей двадцать пять роз, алых как огонь, но потом стали происходить разные события и я попросту не успел.

Ни свет ни заря заявился Пепи. Без всякого стыда он приперся в мой дом после всего, что натворил. Пепи устало плюхнулся в кресло, которое я когда-то взял напрокат, с крайним цинизмом взял у меня сигарету, зажег ее и изрек:

— Ты меня просто зарезал.

Я сел напротив:

— Расскажи мне внятно, как тебя выгнали из газеты.

— А очень просто. — Он осуждающе взглянул на меня (этого взгляда я никогда не забуду). — Вместо того чтобы выбросить статью в мусорную корзину, этот идиот редактор по ошибке послал ее в набор. Затем он вынужден был оставить редакцию из-за секретных переговоров в какой-то гостинице в пригороде, и все стрелы обрушились на его заместителя-соню. Корректура, к сожалению, была довольно поверхностной, и так уж случилось, что статья проскочила…

— Статья? Да это плод извращенного воображения, друг мой, вот и все. На тебя подадут в суд за клевету, и ты не будешь знать, куда деваться!

— Самое трагичное во всем этом, — вздохнул Пепи, — что старик Гузлицер, один из владельцев газеты, совершенно лыс. Остальное можешь себе представить.

Пепи протянул мне свежий номер «Утреннего вестника», на первой странице которого красовалось следующее:

Мы приносим свои извинения за публикацию во вчерашнем номере нашей газеты статьи недопустимо низкого уровня — неуважительного и тенденциозного опуса о явлении отсутствия волос. Эта статья, лишенная элементарного вкуса, была опубликована вследствие недосмотра второстепенных работников редакции. Автора этой низкопробной публикации — А. Шумкоти (?) — мы немедленно уволили. Мы заявляем, что сотрудники газеты ни в малейшей степени не разделяют преступного мнения автора этой недостойной статьи. Мы выражаем наше сожаление в связи с выходом этого материала и просим извинения у наших верных читателей.