Уилт - Том Шарп Страница 5

Услышав последнюю сентенцию, Ева вздрогнула. В ее кругу это слово произносили мужчины, нечаянно ударив себя молотком по пальцу. Сама же Ева могла произнести его только в тишине ванной комнаты, причем делала она это с томлением, лишавшим его всякой грубости и наполнявшим такой потенцией, что перспектива хорошего секса становилась наиболее отдаленным и абстрактным из всех ее ожиданий, имевшим мало общего с неловкими телодвижениями Генри изредка рано поутру. Слово, употребленное Салли, подразумевало почти непрерывный процесс, нечто привычное и приятное, придающее жизни новую окраску. Ева с трудом выбралась из машины и в полном шоке последовала за Салли в магазин.

Посещение магазина в обществе Салли стало для Евы подлинным откровением. Манера американки делать покупки отличалась захватывающей решительностью. Там, где Ева хмыкала и ахала, Салли выбирала, а выбрав, двигалась дальше, оставляя не понравившиеся ей вещи брошенными на стульях. Хватала другие, взглянув на них, заявляла с усталой снисходительностью, что это, пожалуй, сгодится, и наконец покинула магазин с грудой коробок, в которых было на двести фунтов чесучовых пончо, шелковых летних пальто, шарфов и блузок. Ева потратила семьдесят фунтов на желтую пляжную пижаму и плащ с широкими отворотами и поясом, в котором, по словам Салли, она была вылитым Гэтсби [1].

— Теперь нужно купить шляпу, и будет просто блеск, — заметила она, когда они грузили коробки в машину. Они купили мягкую фетровую шляпу и затем выпили кофе в кафе Момбаза, где Салли с длинной тонкой сигарой в руке, перегнувшись через стол, говорила о телесном контакте так громко, что, как заметила Ева, женщины, сидевшие за соседними столиками, перестали разговаривать и начали прислушиваться с явным неодобрением.

— Соски Гаскелла сводят меня с ума, — говорила тем временем Салли. — Он тоже становится просто как бешеный, когда я их сосу.

Ева выпила кофе и прикинула, что бы сказал Генри, если бы ей пришло в голову сосать его соски. Стал бы как бешеный — это, пожалуй, мягко сказано, и, кроме того, Ева начала сожалеть о потраченных 70 фунтах. Это уж непременно приведет его в бешенство. Генри неодобрительно относился к кредитным карточкам. Но Еве было так хорошо, что даже мысль о его реакции не испортила ей настроение.

— Я думаю, соски играют очень большую роль, — продолжила Салли. Две женщины за соседним столом расплатились и ушли.

— Наверное, — сказала Ева неуверенно. — От моих мне как-то было мало пользы.

— Разве? — удивилась Салли. — Это дело надо исправить.

— Не вижу, что здесь можно сделать, — сказала Ева. — Генри никогда не снимает пижаму, да и моя ночная рубашка мешает.

— Только не говорите мне, что вы спите одетыми. Бедняжка! Еще и ночная рубашка. Господи, как это унизительно для вас? Я хочу сказать, что все это типично для общества, где доминируют мужчины, все эти условности с одеждой. Вы, наверное, страдаете от йедостатка прикосновений. Гаскелл говорит, что это еще хуже, чем недостаток витаминов.

— Ну, Генри всегда приходит домой очень усталым, — сказала Ева. — Да и я все время чем-то занята и тоже устаю.

— Меня это ничуть не удивляет, — заметила Салли. — Гаскелл говорит, что усталость у мужчин является следствием их половой неуверенности. У Генри большой или маленький?

— По-разному, — сдавленно промолвила Ева. — Иногда большой, а иногда маленький.

— Я предпочитаю мужчин, у которых маленький, — сказала Салли. — Они так стараются.

Они допили кофе и вернулись к машине, обсуждая пенис Гаскелла и его теорию о том, что в сексуально недифференцированном обществе стимуляция сосков будет играть все возрастающую роль в развитии у мужа осознания его гермафродитной природы.

— Он об этом написал статью, — сказала Салли по дороге домой. — Она называется «Мужчина в роли матери». Ее в прошлом году напечатали в журнале, издаваемом Обществом по изучению недифференцированного секса в Канзасе. Джи делал для них исследование поведения животных. Там же он писал свою диссертацию о смене половых ролей у крыс.

— Наверное, это очень интересно, — сказала Ева неуверенно. Все это впечатляло и, конечно, редкие статьи Генри о слушателях дневного отделения в квартальном журнале «Гуманитарные науки» не могли идти ни в какое сравнение с монографиями д-ра Прингшейма.

— Право, я не знаю. По сути дела, все очевидно. Если вы надолго поместите в одну клетку двух самцов крыс, то рано или поздно у одного из них обязательно разовьются активные тенденции, а у другого пассивные, — устало сказала Салли. — Но Гаскелл просто осатанел. Он считал, что они должны меняться ролями. Джи, он такой. Я ему сказала, что все это глупо. Я сказала: «Лжи, радость моя, крысы по сути недифференцированны. Они же не могут делать собственный экзистенциальный выбор». И знаете, что он ответил? «Крысы — это парадигма, крошка. Если ты это запомнишь, ты все поймешь правильно. Крысы — это парадигма». Что вы на это скажете?

— По-моему, крысы просто отвратительны, — сказала Ева не подумав. Салли рассмеялась и положила руку ей на колено.

— О Ева, солнышко, — пробормотала она, — вы такая очаровательно приземленная. Нет, я не повезу вас домой. Мы поедем ко мне, выпьем и пообедаем. Я жуть как хочу посмотреть на вас в этой лимонной пижаме.

И они повернули в сторону Росситер Глоув.

* * *

Если крысы были парадигмой для д-ра Прингшейма, то наборщики из 3-й группы были парадигмой для Генри Уилта, правда, несколько иного сорта. Они сконцентрировали в себе все самое трудное, грубое и кровожадное, что было спецификой дневного отделения, и, более того, эти поганцы считали себя грамотными, поскольку умели читать, а Вольтера идиотом, потому что он заставлял Кандида все делать не так. Занятия в этой группе шли после медсестер и перед перерывом и будили все самое худшее в Уилте. По-видимому, они будили все самое худшее и в Сесиле Уильямсе, которого Уилт вынужден был заменять.

— Он уже вторую неделю болеет, — сказали Уилту ученики.

— Ничего удивительного, — отозвался Уилт. — От вас любой заболеет.

— У нас был один дядька, так он отравился газом. Его звали Пинкертон. Он вел у нас семестр и заставлял читать эту книгу, ну, «Джуд Незаметный» [2]. Ничего книжечка. Про этого убогого Джуда.

— Я знаю, — заметил Уилт.

— В следующем семестре старичок Пинки не объявился. Он проехал немножко вниз по реке, одел шланг на выхлопную трубу и отравился.

— Я его понимаю, — сказал Уилт.

— Как же так? Он ведь должен был показывать нам пример.

Уилт мрачно разглядывал класс.

— Я убежден, что именно это он и имел в виду, когда покончил с собой. Ну, а теперь займитесь делом и тихонько почитайте, поешьте и покурите так, чтобы никто из административного корпуса не заметил. Мне тут надо кое-что сделать.