Плохой день для Али-Бабы - Крэйг Шоу Гарднер Страница 48

— Говорю вам, он разбойник, — сказал торговец. — Кто еще одевается в черное?

— Либо он разбойник, — согласился другой, — либо в трауре.

— По мне, — задумчиво молвил погонщик верблюдов, — так он похож на дровосека.

Тут все торговцы расхохотались. Кажется, они больше не держали свои мечи наготове.

Погонщик верблюдов решил сострить еще:

— Как он может быть разбойником, разве что в шайку уже начали принимать дровосеков?

— Просто удивительно, — поддержал один из торговцев, — что он не порезался этой саблей.

Али-Баба был просто поражен. Как бы то ни было, он сумел убедить их в своей невиновности. Но то упоминание насчет траура навело дровосека на мысль.

— Мы паломники, — обратился он к каравану, — странствуем по святым местам!

— Паломники? — отозвался один из купцов. — Судя по твоему скромному облику, я готов в это поверить. Но здесь поблизости нет святых мест.

Разве нет? Дровосек думал, что святые места есть везде, но, наверное, это из-за того, что он жил в городе. В пустыне не может быть святых мест. В пустыне есть только пустыня.

Но если тут нет святых мест, что ответить на эти слова? Али-Баба начал терять надежду.

— Такой у нас обет! — ответил он, сам не слишком понимая, что имеет в виду.

— Странствовать там, где нет святых мест? — с изумлением спросил кто-то из караванщиков.

Это наконец произвело впечатление на торговцев. Все мечи разом вернулись в ножны.

— Должно быть, ты воистину святой, раз поставил себе такую цель, — сказал погонщик верблюдов, до этого назвавший его дровосеком. — Ты потратишь на это всю жизнь и так никуда и не придешь. Хотел бы я быть способным на подобные пожертвования!

Но слова эти лишь еще больше вдохновили дровосека.

— Именно пожертвование я и хочу сделать теперь. — Он указал подбородком на то, что держал перед собой. — У меня есть для вас подарок.

— Ах! — радостно воскликнул погонщик верблюдов. — Я всегда мечтал о плетеной корзине!

Это было не совсем то, что Али-Баба имел в виду. К тому же он не был уверен, что они так хотели бы заполучить корзину, знай они, что́ в ней. Но он не станет обсуждать с ними содержимое корзины, ибо его задача — завоевать доверие этих людей, а не вызвать у них отвращение.

— Увы, нет, — сказал он тогда. — В этой корзине лежит весь мой земной скарб и причина моего паломничества. — В некотором смысле, подумал дровосек, и то и другое — чистая правда. — Вместо этого я принес вам очень ценное блюдо.

Тут он поставил Касима на землю и поднял над головой свой шикарный подарок. Торговцам пришлось заслонить глаза ладонями — так ярко сверкало блюдо в солнечных лучах. И они продолжали заслонять их, даже когда Али-Баба повернул блюдо под другим углом, чтобы солнце не отражалось в нем. Торговцы долго хранили молчание.

— Ты, конечно же, говорил про какое-то другое блюдо, — сумел наконец выдавить один из купцов.

Второй, с лица которого, казалось, разом сошли все краски, спросил:

— Ты полагаешь, что мы возьмем это?

— Но оно бесценно! — Али-Баба пытался глядеть на блюдо у себя в руках с восхищением, но понял, что глаза его отказываются задерживаться на нем.

— Да, я тоже не представляю, как можно оценить эту тарелку, — подтвердил один из торговцев.

— Нет-нет, по частям это… изделие может чего-то стоить, — с явным трудом выговорил другой купец, — если удастся аккуратно извлечь из него камни и никому не рассказывать, откуда они взялись.

— В самом деле, — согласился погонщик верблюдов, — мы могли бы переплавить его.

— Если кто-нибудь в состоянии будет достаточно долго смотреть на это, — добавил третий торговец, — без рвоты.

— Вы говорите об этом блюде из блюд? — громко осведомился из своей корзины Касим. — Об этом искуснейшем из искусных творений? Вы что, ставите под сомнение мой вкус?

«Возможно, — подумалось Али-Бабе, — решение отдать любимую вещь Касима — большая ошибка».

— Что это? — изумленно спросил погонщик верблюдов. — Непохоже, чтобы это сказал ты. В том голосе были сила и прямота. Как раз такой голос мог бы принадлежать разбойнику!

— Так это ты говорил другим голосом? — с интересом спросил один из торговцев.

— Наверное, он одержимый, — предположил другой.

— Паломник, да еще и одержимый? — благоговейно воскликнул третий. — Нет, он точно святой.

— Или сумасшедший, — добавил первый торговец.

— Или и того хуже, — вставил погонщик, — может, он обманывающий нас разбойник.

«Страшно сказать, — подумал Али-Баба, — насколько они близки к истине. Лучше продолжать говорить что угодно, и побыстрее, не оставляя им времени на дальнейшие размышления».

— Пожалуйста, возьмите блюдо! — попросил он людей из каравана. — Как паломник я должен сделать пожертвование!

— Нет, — твердо ответил первый из торговцев. — Сдается мне, что взять эту тарелку будет жертвой куда большей.

Но Али-Баба тоже умел быть настойчивым, ибо от этого, в конце концов, зависела его жизнь.

— Я должен отдать вам это блюдо, — заявил он.

Но купцы по-прежнему оставались столь же благоразумными, сколь и упрямыми.

— Нет, ведь ты же паломник, — сказал второй. — Нам и в голову не придет взять от тебя что-нибудь за просто так.

Третий торговец полез в кошель.

— Мы настаиваем, чтобы ты принял эти медные монеты.

— Возьми их, — подытожил первый купец, — а блюдо можешь оставить себе.

Но Али-Баба все же едва не перехитрил этих ловких торговцев. Как сможет он взять у них деньги, если руки его заняты этим мерзким блюдом?

— Я положу тебе монеты в корзину, — великодушно предложил третий купец.

Не успел Али-Баба запротестовать, как человек уже шагнул к корзине. Им просто повезло, что торговец приподнял крышку корзины лишь настолько, чтобы можно было просунуть монетки внутрь. И все же мудрые люди говорят, что вечно везти не может.

— Эй! — возмутился Касим, когда монеты застучали по его голове.

— Что это был за шум? — спросил, хмуря брови, стоящий ближе всех торговец.

Дровосек попытался улыбнуться.

— Это нервное расстройство, которое я заработал из-за слишком долгого пребывания в пустыне, — ответил он и добавил: — Эй! Эй-эй! — Он немножко подпрыгнул, чтобы усилить эффект.

— Не говоря уже о слишком долгом пребывании в корзине! — заметил Касим; видимо, теперь, когда он заговорил, его никакими силами нельзя было заставить замолчать.

— Когда ты волнуешься, то говоришь другим голосом, из корзинки? — спросил первый торговец.