Время Оно - Михаил Успенский Страница 42

Дом — не тележка у дядюшки Якова!

Николай Некрасов

Всякий дружинник знает, что состязаться в борьбе лучше всего со своим же братом-дружинником. Сегодня твоя возьмет, завтра — его, и никому не обидно.

А вот связываться с кузнецом, к примеру, уже куда накладнее. Потому что сила бывает разная. И та, что нажита в непрестанных воинских упражнениях и укреплена в многочисленных походах, может уступить той, которая накопилась у наковальни. Можно, конечно, одолеть и кузнеца, если помнить, что у него левая рука куда слабее правой. Вот под нее и следует работать.

Хуже всего обстоит дело с землепашцами, поскольку их сила исходит непосредственно из матушки сырой земли. Лядащий на вид мужичонко, бывало, повергал на землю опытнейших бойцов. Поэтому лучше сделать вид, что невместно дружиннику бороться с мужиком, — тогда хоть не опозоришься. Не всегда поможет против силы бойцовская ухватка.

…Сила, с которой столкнулся Жихарь на долгожданном краю пустыни, была как раз такая — мужицкая, земляная, цепкая, ухватистая, неистощимая. Еле видимый в тусклом свете тонкого месяца противник сопел, приговаривал что-то непонятное, силился повалить богатыря на песок.

Поначалу-то, захваченный сзади, Жихарь собирался перекинуть напавшего вперед и грохнуть оземь — пусть-де его собственным весом пристукнет. Не вышло. Вот они и топтались туда-сюда, ломая друг другу плечи.

— Чего тебе надо-то, человече? — время от времени спрашивал богатырь, но противник, видно, не понимал его и все бормотал по-своему.

«Если до зари с ним не управлюсь — задавит он меня», — решил Жихарь, собрал все как есть силы, извернулся, ухватил противоборца за мощную ляжку и дернул изо всех сил. В дружине этот прием назывался «корчевание дубовное».

Противник рухнул наземь, увлекая за собой богатыря. Они катались по песку, и незнакомец все что-то говорил, говорил. Покуда богатырь не начал кое-что понимать. Это был язык царя Соломона.

— Не отпущу, покуда не благословишь! — вот что толковал незнакомец всю ноченьку.

— Будь ты неладен, блин поминальный! — воскликнул Жихарь. — Так бы сразу и сказал — благослови! Благословляю!

С этими словами облегчения он заехал незнакомцу в ухо.

Тот разжал смертельные объятия, откатился в сторону и встал на колени.

— И весь мой дом благослови, господин!

— Благословляю, — согласился Жихарь. — Жалко, что ли?

— Наречешь ли меня не Иаковом, но Израилем?

— Сколько угодно, — сказал Жихарь. — Только зачем драться-то?

— Буду ли побеждать человеков? — не унимался борец.

— Будешь, — вздохнул Жихарь. — Тебя еще малость поднатаскать — равного в мире не сыщешь, хоть по ярмаркам бороться води. Ты с ума сошел, Яков, или как тебя там? Ведь я тебе, дураку, ногу мог из сустава напрочь выдрать — ты хоть это понимаешь?

— Скажи мне, кто ты, господин?

— Сперва давит, потом имя спрашивает, — проворчал Жихарь. Тут он вспомнил, что имени здесь называть не следует.

— Я… — сказал он, — ну… словом, кто есть, тот и есть. Тебе не надо знать.

— Я понял, господин! — в великой радости воскликнул Иаков-Израиль. — Ты — Сущий еси?

— Аз есмь маленько! — важно подтвердил богатырь. — Я не только сущий, правда, я еще и едящий, и пьющий — если поднесут в меру.

Светает в пустыне быстро, и теперь Жихарь смог как следует разглядеть ночного супостата.

Супостат был много постарше богатыря, в его красивой черной бороде густо переливалась седина. И в плечах он был пошире, и ростом повыше — как только Жихарь с ним управился? Он помог Иакову встать. Тот, прихрамывая, сделал несколько шагов.

— Эх, дядя, дядя, — укоризненно сказал богатырь. — Покалечил я тебе ножку-то. А вольно ж тебе задирать кого ни попадя! И ведь не юнец, поди, семья небось есть?

Семья у Иакова оказалась такая, что Жихарь присвистнул. Человек сто, не меньше, мужчин, женщин и детей повылазили из драных шатров, раскинутых вокруг костра. Это не считая многочисленных овец и верблюдов. Верблюды ревели, женщины тоже. Видимо, не чаяли больше увидеть Иакова живым.

— Крепко живешь, — только и сказал Жихарь. — А кто над тобой княжит, кто защищает, кому дань платишь?

— Никто надо мной не князь, — гордо сказал Иаков. — А защита моя — Господь мой!

С этими словами он распластался перед Жихарем. Богатырь смутно почувствовал, что его тут принимают за кого-то другого. Ну да это неплохо.

— Простри руку свою над домом моим! — потребовал Иаков.

— Чего с рукой сделать? — не понял богатырь.

Иаков досадливо крякнул, встал и показал бестолковому гостю, как надлежит простирать руку.

— Благослови… — снова заныл он. Жихарь понял — пока тут всех как следует не благословишь, жрать не дадут. Поэтому он безропотно вытянул вперед обе руки и терпеливо ждал, пока Иаков подведет под Жихарево благословение весь свой многочисленный род.

— Се — старшая моя жена Лия…

Лия была такая страшная, что богатырь расхотел жениться когда-нибудь вовсе, даже на княжне Карине.

— Се сыновья от нее — Рувим, Симеон, Левий, Иуда, Иссахар и Завулон…

— Здоровенные у тебя сыновья, — сказал Жихарь. — Они и без благословения небось голодными спать не лягут — из зубов у кого-нибудь выхватят.

— Се — любимая моя жена Рахиль…

Рахиль несколько примирила богатыря с женским родом и очень выразительно глянула из-под платка.

— Иосиф и Вениамин, Дан и Неффалим, Гад и Асир… Ну, последние четверо, правда, от рабынь.

Жихарь рабства не любил и нахмурился.

— Ну, это у меня не совсем рабы и рабыни, не как у фараона. Просто прибьется человек к моему дому — как откажешь? И равных прав с домочадцами ему тоже не полагается…

Иаков долго водил гостя вдоль шатров, потом среди стада. Наконец был благословлен последний осел. Только тогда патриарх повел богатыря в свой шатер, где на ковре уже дымились многочисленные блюда.

Жихарь ел, ел, ел, пока не уснул тут же, на ковре. Как с него снимали сапоги и укладывали — он уже не слышал.