Двенадцать подвигов Рабин Гута - Алексей Лютый Страница 41

Лишь один трехглавый второгодник из мира мутировавших ящеров, старательно выбирая выражения, попробовал объяснить моим ментам, что это вовсе не пророчество, а лишь деликатная просьба оракула более внимательно прислушаться к двум первым четверостишьям. Его молча выслушали, покивали головами, а потом безапелляционно заявили, что если еще раз «этот трехмордый надувной дебил позволит себе назвать сотрудника милиции идиотом, то ему век придется работать Везувием где-нибудь в районе Галапагосских островов». В лучшем случае – станет курить бамбук на Земле Франца-Иосифа.

Горыныч обиделся и раздулся так, что едва не сломал колесницу. Лишь заступничество Немертеи вернуло его в нормальное состоянии и уберегло экспедицию от безвременной кончины единственного многоместного транспортного средства. Бедным ментам под давлением титаниды пришлось еще и извиниться перед Ахтармерзом, что вновь привело к катастрофически быстрому увеличению объема его тела. На этот раз от огромного удовольствия.

С этой аварийной ситуацией справились просто – Попов пинком согнал Горыныча с колесницы и заставил его ковылять вслед за процессией до тех пор, пока портативно-раскладная керосинка не вернулась в свои обычные размеры. Только тогда Горынычу позволили сесть на место, и путешествие продолжилось своим чередом.

За всю поездку до Пелиона больше ничего необычного не произошло. Если, конечно, считать нормальным явлением то, что вместо обещанных Немертеей двух недель мы достигли предгорий уже на третий день. Подробно это странное явление мог бы вам объяснить Горыныч, и вы полюбопытствуйте у него сами при встрече. Если, конечно, сумеете что-нибудь понять из его слов. Ну, а мне было ясно только одно. Из-за исчезновения Зевса баланс паранормальных сил был нарушен и вселенная эллинов стала претерпевать пространственные деформации под влиянием быстро изменяющейся энергетической оболочки этого мира. То есть, если мы вскорости не найдем Громовержца, эта вселенная либо изменится до неузнаваемости, искорежив таким образом и смежные с ней миры, либо вовсе коллапсирует, что приведет к еще более ужасным последствиям. В общем, конец коту! Гадить по углам больше не будет…

Естественно, подобные заявления Горыныча порадовать никого не могли, и Сеня потребовал ускорить движение, чтобы быстрей отыскать Хирона и вернуть память Гераклу. Однако в этот раз Немертея проявила завидное благоразумие. Она заявила, что до темноты к горам мы не доберемся, а ночью она может не найти дорогу. Пришлось Рабиновичу с ней согласиться. Тем более что после наших блужданий несколько лишних часов кардинально ситуацию изменить не могли. Вся экспедиция тут же устроилась на ночлег, и Сеня, естественно, назначил меня часовым. Диктатор хренов!

Ночь прошла спокойно, а вот утро началось с сюрпризов. Впрочем, это смотря для кого. Лично я перед рассветом уже не спал, а лишь дремал вполуха, выполняя свои сторожевые обязанности, а потому и все случившееся сюрпризом для меня не было. Чего о других не скажешь.

Думаю, было никак не больше шести часов, когда Попова разбудил мочевой пузырь. Он сбегал в ближайшие кустики, как заправский кобель, и попытался снова заснуть, но его пухлые бока отказались вновь укладываться на жесткую постель под ветвями какого-то ужасно пахучего дерева. Андрюша поворочался минут пять, а затем сел, бормоча себе под нос ругательства. Причем сам того не заметил, что бубнит их прямо над ухом Гомера.

Слух у поэта оказался достаточно чутким, для человека, конечно, и он проснулся, удивленно глядя мутными глазами на нависшего над ним Попова. Некоторое время грек пытался сообразить, где он находится и что это за толстая, помятая рожа у него перед глазами, а когда понял, что именно за существо около него, тут же сел и улыбнулся.

– Каждое утро прекрасная Ио зарю зажигает, чтобы увидели эллины мир свой иными глазами. Я поклоняюсь ее красоте небывалой и воспеваю бессмертное имя богини, – нараспев продекламировал он. Попов поморщился.

– Слушай, Гомер, – Андрюша тронул поэта за плечо. – Я, конечно, не Рабинович и в стихах кое-что понимаю, но давай-ка оставим твои творения для потомков, а сейчас будем разговаривать нормальным языком.

– Учитель, я, конечно, не Геракл, и немного мозгов в голове у меня осталось, – в тон ему ответил грек. – Я понимаю, что ты слишком устаешь в дороге, но когда же наконец ты дашь мне хотя бы один урок из тех, что обещал в Тиринфе?

Попов снова поморщился. Я, даже не открывая полностью глаз, отчетливо видел, как спросонья ворочаются шестеренки в голове криминалиста. Андрюше было лень напрягаться и объяснять Гомеру, почему ему удается так громко орать. Но, с другой стороны, обращение «учитель» явно льстило Попову. И, как человек слова, он чувствовал, что должен выполнить данное поэту обещание. Тем более что до конца экспедиции оставалось не так уж и много времени. Обреченно разведя руками, Андрюша вздохнул.

– Ладно, слушай сюда, – проговорил он, ткнув себя пальцем в грудь. – В первую очередь, для того чтобы громко кричать, нужно обладать натренированными, сильными голосовыми связками. Можешь попробовать тренировать их вот так, – Попов издал горлом гортанный звук, похожий на завывание якутских фольклористов.

У меня от этого соло мурашки по коже побежали и шерсть на загривке дыбом поднялась, а Гомер покорно попробовал повторить трюк. Вышло у него слабовато, да и мало похоже на поповское рычание, но Андрюша все равно похвалил его и хлопнул по плечу.

– Повторяй это упражнение как можно чаще, – посоветовал он. – А когда связки немного окрепнут, можешь попробовать так, – и Попов, закинув голову вверх и набрав полные легкие воздуха, вдруг пронзительно заорал на весь лес: «А-а-а-а», удерживая звук на одной ноте.

Вы когда-нибудь спали около ревуна общей тревоги? Просыпались, когда он начинает орать вам в ухо? Нет? Ну, тогда могу вас поздравить: самого страшного пробуждения в жизни у вас еще не было! А вот все члены нашей небольшой экспедиции смогли сполна оценить все прелести подобной побудки.

Первым подскочил тренированный Жомов. Выхватив пистолет из кобуры, он завертелся на месте, словно детский волчок, совершенно не понимая, что происходит. Следом за ним проснулся мой Сеня, стороживший всю ночь покой Немертеи, лежа под колесницей. При этом он так приложился головой к ее дну, что эллинская телега проехала вперед пару метров, вспахав единственной оглоблей мягкий дерн.

Все это почему-то отрицательно сказалось на титаниде, спавшей на соломе внутри колесницы. Неизвестно с чего, но она жутко перепугалась и, проснувшись от воя Попова, вскочила на ноги. Лобовой таран Рабиновича вновь опрокинул ее на солому, и девица, прижав руки к груди и закатив глаза, подхватила Андрюшин крик. Правда, сфальшивила. Взяла на два тона выше.

Геракл от этого спаренного воя мгновенно взобрался на самую верхушку дерева, под которым ночевал, и, повиснув на ней, завыл, будто Тарзан в джунглях. Ну а больше всех досталось несчастному Гомеру, который сидел прямо перед Андрюшей и заглядывал ему в рот, надеясь проследить за работой уникальных голосовых связок. Спасло его только то, что, перед тем как кричать, Попов поднял голову вверх. Именно поэтому у поэта не оторвало череп, а лишь слегка контузило. Да еще и волосы от Андрюшиной звуковой волны задуло назад. Так они и остались стоять торчком, словно «ирокез» у панка. А вот Горыныч от испуга почему-то так сжался, что мы его потом едва в траве отыскать смогли.