Дни трейдера - Евгений Баширов Страница 4

Михаил быстренько оделся, уже в прихожей пробежался по карманам, нашел завалявшиеся сто рублей, оставшиеся после ночной вылазки. Эх, сейчас бы в восьмидесятые годы вернуться, вот бы на эти деньги погулял на полную катушку и не один раз: здесь и кабак, и девочки, и подарки всем, и даже осталось бы на утро поправиться. А сейчас сто рублей – не деньги, хотя в баре можно сто граммов выпить и еще сока стакан заказать, да еще пару носков прикупить в супермаркете… Вроде это называется ностальгия по тому времени.

Михаил вышел из дома, прошел на центральную улицу города, сел в маршрутку, чтобы доехать до матери: водитель русский, музыка играет русская, чуть не расплакался – наш! Нонсенс сегодня. А то восточный и кавказский контингент, заполонивший такси и маршрутки, и этот акцент «Оплачивайте за проезд, да!», как-то поднадоели и приелись. Ну, а как водят ужасно, можно подумать, что они шахиды, которым не хватило взрывчатки, и теперь вот работают водителями маршруток, нас добивают. Шум, гам, громкие разговоры… Давно замечено, что фраза, сказанная каким-то субъектом в общественном транспорте, «Скажу тебе по секрету …», прекращает все разговоры пассажиров, все напрягаются, ждут продолжения рассказа. Передал за проезд, и вслед за деньгами побежало логическое рассуждение: маршрутка – единственное место в России, где финансовый поток может пройти до трех посредников и никто не возьмет откат, и плата за проезд в целости дойдет до водителя.

Приехав к матери домой, заявил прямо с порога: мам, срочно нужны деньги в размере десяти тысяч рублей, вопрос жизни и смерти, потом верну, когда будут, – из опыта общения с матерью знал, что нужно сразу выдать ей информацию и ошарашить, убив саму мысль об отклонении просьбы, а то после рассуждений и нехитрых умозаключений можно получить категорический отказ. Ведь мать только и говорит, что денег нет, пенсия маленькая, ее ни на что не хватает, только небольшие деньги отложены на похороны, в бюджете они стоят под графой ” гробовые” и можно подумать, что она сама их себе будет организовывать, расплачиваться за услуги с похоронным бюро, заказывать поминки, суетиться, и перед самим захоронением уляжется в гроб, мол, все сделала, сынок, хороните, люди добрые, теперь только покой небесный, а тудато еще попасть надо. Представив такую картину похорон, даже на какой-то миг опешил… Ей, подумал, все время говорю, чтобы не беспокоилась об организации, похороны будут по первому разряду; до матери пока доходила информация, и под впечатлением такой просьбы сына она пошла, достала деньги из ящика старого трюмо, по-старомодному отсчитала – так деньги считали еще при Сталине, наверное, перекладывая из одной стопки в другую и при этом обильно слюнявя палец; и дала сыну со словами: «Все, в последний раз». В последний так в последний, как скажешь, мама, еще пробежала такая поганая мыслишка, что в конечном итоге окажется на эти гробовые можно будет в кремлевской стене в Москве похоронить ее, но отогнал саму эту мысль другой, сколько положено, столько и пускай живет.

Михаил искренне поблагодарил мать, посмотрел на купюры: деньги как простой предмет не вызывают беспокойства, но когда они в наличии, придают уверенность, – и быстренько положил в карман денежки, пока кем-то из здесь присутствующих не передумалось. Потом, присев на семейный старый диван, оглядел квартиру, стал вспоминать совсем недавнее детство: как его здесь кормили ненавистной манной кашей, потом в голове была каша, следом быстренько пробежали веселые школьные годы. Из воспоминаний вывел голос матери: «А зачем тебе они нужны?» – так, все информация о деньгах стала доходить до верхней части ее тела. Ответ был до умопомрачения прост – хавчик надо купить на месяц вперед, буду дома усиленно работать над одним перспективным проектом, чтобы не выходить лишний раз из дома, не отвлекаться от дела, так сказать, полностью окунуться в план его реализации. По выражению лица матери стало понятно, что вроде прокатило; ну и ладненько, потом деньги отдадим, как обычно, по старой схеме, и у матери ее же сбережения сохранней останутся. Сейчас будут произнесены исторические слова всех матерей из уст моей: «Это не опасно сынок?» Произнесла, наверное, для простой формальности. Нет, не стоит волноваться, все как обычно.

Миша посмотрел на мать: для ее возраста она все таки молодец – держится, несмотря ни на что, старой закалки человек: война, голод, послевоенный период, промежуток становления, эпоха застоя – все пережила, выстояла. В советское время при любой возможности ездила на курорты Кавказа, лечилась, здоровье поправляла, отдыхала. Черноморское побережье все объездила вдоль и поперек, как сейчас говорит молодежь, при возможности отрывалась там наверное, между отдыхом, аж башню, наверное, сносило, благо что на то время давала такую возможность власть рабочих и крестьян в лице мощного профсоюза, оплачивающего половину стоимости путевки, а старым работникам и полностью. И даже умудрилась побывать, как сейчас говорят, в дальнем зарубежье: из социалистической Болгарии, помнится, привезла пару бутылок кока-колы, так они несколько месяцев в серванте стояли на видном месте и приравнивались к изделиям из хрусталя, обильно заполнившим полки, дающие поверхностное представление о материальном положении владельца. И только на Новый год, в торжественной обстановке, красивые бутылки были открыты и выпиты, а потом наполнены обычным грузинским чаем и поставлены обратно на старое место в сервант. И до сих пор Миша помнил тот вкус – не такой, как у современных напитков, а особенный, может, с новогодними мандаринами, вместе с запахом елки, такого и близко сейчас нет. Увидел сувенирный глобус из Польши, уже изрядно потерявший первоначальный вид, – стало смешно; представил, что, если бы здесь появился колобок, он сказал бы глобусу: привет, братан, классные цветные татуировки сделал.

Михаил остался у матери, пообедал, как мать говорит, чем бог послал, и, сказав, что дел по самое горло и выше, а потому надо бежать, пожелал матери не болеть – держать по мере возможности хвост морковкой. Вышел на улицу, доехал от нее на перекладных до ближайшего банкомата.