Операция "Шасть!" - Евгений Журавлев Страница 4

– Здорово, Илюха! – сказал Попов. – Ты чего смурной?

Илья Муромский, несмотря на недюжинный рост и физиономию наподобие кое-как отредактированной личины Квазимодо, нрава был легчайшего. По сути, был он чистым психоэнергетическим донором. Потому-то, видать, возле него даже отъявленные и прожженные мужененавистницы колебались в своем кредо. Количество феминисток, павших в объятия этому виртуозу мордобития, счету не поддавалось. Конечно, доброму и безалаберному бутузу еще в детско-юношеской спортивной школе внушили, что добро должно быть с кулаками. Только ведь мягкое сердце – не мачехин калач, скоро не зачерствеет. Каждый раз искренне кручинился крепенький паренек Илюшка, надавав сопернику по сопатке. Да и впоследствии, отведав амброзию победы, Муромский испытывал жестокие душевные муки, посылая соперников в нокаут.

«Может, и сейчас кому-нибудь чересчур сильно врезал, – подумал Леха, – оттого и страдает?»

Илья осторожно захватил Лехин стакан с пивом и, не замечая прилепившуюся к нему руку, проглотил содержимое одним глотком. Попов пораженно крякнул. Пить и курить Муромский бросил в девятом классе.

– Попчик, дорогой! – с бесшабашной лихостью загульного купчины воскликнул Илья, сминая в кулачище опустевший пластиковый сосуд. А с ним и Лехину кисть. – Поедем-ка, братишка, кататься…

– Чего вдруг? – полюбопытствовал Леха, осторожно освобождая руку из Илюхиного захвата.

– Тут, Леш, такое дело, понимаешь… Немыслимое дело. Можно сказать, мировое зло пошло войной на все прекрасное.

Попов, вспомнив собственный разговор с начальством и последовавшее фиаско в «Black Jack», заявлению Ильи вовсе не удивился. А тот продолжал:

– Мне, МНЕ предложили лечь под Хмыря! Ну ты же знаешь Хмыря. А Бакшиш, мой промоутер, шепчет, змей: «Твой последний бой». Типа шанс нарубить капусты на пенсию. Нет, ну не поганец? Я – и на пенсию! Я – и под Хмыря! Если б нас один перчила не разрулил, то… У-ух! Ты ж меня знаешь.

Алексей знал. Ой как знал.

«Видать, жадность Бакшишу совсем мозги своротила, раз решился такое Илюхе предложить, – подумал он. – Интересно было бы взглянуть на перчилу, который смог нашего медведя от буйства удержать».

Илья посмотрел ему в глаза.

– Поехали, Лешка, а? Пить будем, гулять будем, а смерть придет – помирать будем!..

– А может, брат, погодим помирать-то? – сказал Леха, которому первая часть Илюхиного лозунга понравилась намного больше, чем вторая.

– Об чем речь! – с восторгом согласился Илья. – Да запросто! Оно же только родить нельзя погодить, а остальное хоть бы хны.

Кататься перед питием и гуляньем предлагалось на возлюбленной «окушке» Муромского.

Из машины навстречу им поднялся незнакомый Попову заджинсованный мэн. Среднего роста, с обаятельной улыбкой и пронзительным взглядом темных, глубоко сидящих глаз. С усиками.

– А вот и перчила, о котором я тебе говорил, – с гордым видом личного друга всех перчил в округе отрекомендовал его Илья. – Знакомься, Лешка, это Никита Добрынин. Бывалый вояка и вчерашний санитар изнанки наших каменных джунглей. То есть морга. А это, Никит, Леха Попов, мой корешок, корешище, корефанище.

Знакомство продолжилось крепким рукопожатием. Кисти Алексея и Никиты сомкнулись, сжались и… расслабились. Заметно было, что обе стороны остались довольны проскочившими искрами обоюдной симпатии.

– Ну-с, бояре, биться так биться! – вскричал Алексей, чувствуя необычайный душевный подъем. – Где это хреново мировое зло?!

Муромский, значительно подняв указательный палец, важно ответил:

– Мировое Зло есть реверс Мирового Добра!

– Или аверс, – задумчиво поддержал философскую нить разговора новый знакомый. После чего в порядке резюме на одном дыхании выдал пышный букетище красных словес.

Трава пригнулась. С ближайших кустов и деревьев посыпались остатки дождевой воды.

Леха, совершенно обалдев, с обожанием воззрился на человека, так непринужденно разбрасывающего смарагды, сапфиры и гранаты великого и могучего языка. У самого-то у него язык прямо-таки онемел. Он только и смог спросить:

– Что так-то?

– Прощание со славянкой, – кратко ответствовал Никита. И положил рядом с еще дрожащим в воздухе первым букетом второй, более пышный и осязаемый.

Неизвестно, как он там разрулил ситуацию с Плюшкиным Бакшишем, но Алексея речевая мощь перчилы Добрынина пробрала до самых корней. До кончиков.

– Так мы едем? – полюбопытствовал для порядка Муромский.

– Безусловно, – сказал Алексей.

– По коням, – подытожил Никита.

Троица компактно распределилась по салону «Оки». Дружелюбно заурчал отлаженный движок. Из-под правого колеса юркнул на тротуар здоровенный дымчатый котище, затмив на мгновение водителю и пассажирам белый свет хвостом невероятных размеров.

Место подвига ждало героев. Почва была аккуратно взрыхлена и унавожена. В Третьяковской галерее антикварные часы XVIII века пробили два часа пополудни.