Волшебная самоволка. Книга 2. Барабан на шею! - Сергей Панарин Страница 35

Марлен накинула капюшон и двинулась к выходу. Дверь отворилась.

– Спасибо! – крикнул вслед виконтессе Лавочкин.

Дверь со скрежетом захлопнулась, лязгнул засов.

Коля наставил на Шлюпфрига палец:

– Только не говори, что это была та самая девушка, из-за которой ты теперь человеко-кобель.

Шлюпфриг промолчал.

Солдат принялся шагать по камере, рассуждая вслух:

– Знаковая встреча! Похоже, полоса неудач заканчивается… Только бы выбраться из этой тюряги. А там мы еще посмотрим, кто хозяин знамени! А виконтесса обворожительна, и – надо же! – родственница Тилля! Как все ловко складывается… Марлен, елки-ковырялки!

Сокамерник вскочил и преградил путь Лавочкину. Глазки Шлюпфрига гневно полыхали, а когда он заговорил, слова выскакивали из него подобно выстрелам:

– Ты это… Про Марлен забудь. Она моя любовь, моя единственная любовь. Я, может, живу только благодаря надежде, что она меня простит… Ну, или кто-нибудь расколдует… Забудь о ней, Николас!

Солдат отступил на шаг.

– Да ты, друг, ревнуешь?! Не кипятись! Ты же маркиз, а я всего лишь рядовой Российской армии, да и то числящийся в самоволке.

– Издеваешься… – прошипел Шлюпфриг. – Ты барон. Ты герой королевства Вальденрайх, о тебе книжки написали. А я? Пес в башмаках…

Рыжая голова поникла, оборотень плюхнулся на солому, шмыгая носом.

– Ладно, Шванценмайстер, не дрейфь, солдат ребенка не обидит, – успокаивающе заговорил Лавочкин. – Только никак не возьму в толк такую штуку: если ты так любишь Марлен, то какого хрена ежедневно и еженощно бегал по бабам?

– Зов природы… – всхлипнул Шлюпфриг.

– И Марлен тебя простит, когда узнает?..

Оборотень мигом обозлился:

– Решил заложить, да?

– Дурак. Я подло не играю, в отличие от некоторых ворюг. Хватит болтать, не ровен час наболтаешь еще чего-нибудь, поколочу… Взбодрись, Шванц, надежды юношей питают.

Шлюпфриг испустил тяжкий вздох.

– Питают, вот именно! – Он подскочил к двери, забарабанил в нее кулаками. – Эй, тут жрать дают?..

Как ни странно, дали. Похлебка была дрянная, зато хлеб из отрубей – почти съедобный. Отужинав, Коля взбил сено в кучу, разлегся.

– Слышь, Шванц, – позвал он кобелька. – Дед меня учил, что нужно делать добро даже тем, кому не стоило бы. Когда я встречусь с Тиллем Всезнайгелем, будь рядом. Думаю, он распутает заклятие, наложенное братом. Попрошу, мне он вряд ли откажет.

– Ты это серьезно?! – пролепетал юнец. – Спасибо, Николас! Я обязательно буду… И прости за штандарт…

– Спокойной ночи, – буркнул солдат, смутно жалея о данном обещании.

Лавочкин заснул быстро.

Заснуть-то заснул, только вот снилась ему полная галиматья. Сначала детский хор затянул старую песню «Пропала собака, пропала собака…», а его прервал какой-то азиат, наверняка кореец, кричащий: «Пропала собака?! Надо было в холодильник класть!» Потом Шлюпфриг убегал от странного корейца… Затем мимо Коли прошла Марлен в плаще с капюшоном, он воскликнул: «Девушка, можно с вами познакомиться?», но она не отреагировала, зато откуда-то сверху раздался строгий женский голос: «Девушка не отвечает или временно неприступна…» И тут-то Марлен остановилась, обернулась, но это была не виконтесса, а Колина сельская любовь – спасенная им от дракона Эльза. «Вылитая Алиса Селезнева», – подумал Лавочкин. Эльза-Алиса покачала головой и исчезла. Перед солдатом предстал прапорщик Дубовых, боевито размахивающий кулаками и вопящий: «Держите меня семеро! Пьяный я…» Палваныч не врал: позорно пошатнувшись, он ударился оземь и обернулся сереньким козликом… После этого Лавочкин вдруг осознал себя Генри Баскервилем. За окном царила зловещая ночь, откуда-то с болот донесся жуткий вой. «Кто это?» – в страхе спросил Баскервиль. Верный Бэрримор был в курсе: «Это собака Шлюпфриг, сэр». Тогда Коля решил сменить тему: «А что у нас сегодня на ужин?» – «Овсянка, сэр!» – доложил Бэрримор и снял крышку с огромного блюда. В центре располагалась жареная тушка овсянки. «Птичку жалко!» – капризно заявил солдат и проснулся.

На решетке окна, на фоне предрассветного сумеречного неба сидела черная птица.

– Овсянка? – прошептал Лавочкин.

– Кар! – обиженно ответила птица и улетела.

Птицу звали Враном. Вран был личным магическим поверенным Хельги Страхолюдлих. Он нашел хозяйку накануне вечером, изрядно удивленный тем, как она попала в Дриттенкенихрайх. Но Вран – слуга, а слуги не задают вопросов.

Графиню-ведьму беспокоило отсутствие Николаса. Она сразу же послала ворона его искать. Опытный Вран подслушал несколько разговоров, обнаружил солдата в камере и теперь прилетел на постоялый двор с докладом.

Хельги не было в комнате. Ей не спалось, она спустилась в стойло, к бедному козлику Палванычу.

Спланировав в чердачное окно, ворон уселся на кормушку, стоявшую перед прапорщиком.

– Хозяйка, кар-р-ртина непр-р-риглядна: Николас сидит в тюр-р-рьме.

Страхолюдлих вскрикнула, закрывая рот ладошкой:

– Как?! В тюрь…

– Ме? – закончил Палваныч, тряся розовыми ушами.

– Пр-р-равильно. И я даже знаю за что…

– …И за что меня посадили именно с этим чучелом собаки? – проныл Лавочкин, слушая храп Шлюпфрига.

До рассвета оставались считанные минуты, и проклятый колдуном маркиз пока сохранял человеческий облик. Где-то далеко-далеко весело пропел петух. Шлюпфриг заворочался и внезапно скорчился в сильнейшей судороге.

– У… – только и смог вымолвить он.

Тело его забилось, обрастая шерстью. Коля стал свидетелем оборотнической метаморфозы.

– Да… Сначала козел, теперь собака… Что день грядущий мне готовит? – прошептал солдат.

Тем временем превращение Шлюпфрига закончилось.

– Добрейшего вам утра, милостивый государь! – рассыпался бисером Пес в башмаках.

– Привет, привет, – пробубнил Лавочкин, предвкушая многочасовую пытку кобельком-говоруном.

– О, на вас, вероятно, оказало пренепреятнейшее впечатление мое превращение? Не извольте испытывать беспокойствие, дорогой Николас, сие есть явление регулярное, но не частое. Просто в следующий раз будете знать, когда отвернуться.

– Слушай, Шванценмайстер, ты не помолчал бы пару часиков? Дорогой Николас хотел поспать еще.

– Помолчать? Со всенепременнейшей обязательностью! Я буду нем, словно гробница.

– Спасибо. – Солдат отвернулся к стене.

– Не стоит благодарности.

Парень промолчал.

– Эх, – через минуту протянул пес.

Не дождавшись Колиной реакции, Шлюпфриг запел: