Легенды Невского проспекта - Михаил Веллер Страница 35

В сорок втором году Толику Тарасюку былодесять лет. Отец его сгинул на фронте, а мать погибла в заложниках. Мальчонкаприбился к партизанскому отряду. В белорусских лесах было много таких отрядов:треть бойцов, а остальные — семьи из сожженных деревень.

Мальчишки любят воевать. А солдаты, любя их,ценят их отчаянную лихость. Этот же, маленький и тихий, был просто прирожденнымбойцом: рука тверже упора, и глаз как по линейке. И полное отсутствие нервов.Из винтовки за сто метров пулей гвозди забивал.

Использовали иногда пацанов для связи иразведки. Но талант Тарасюка котировался выше. И ему нашли особое место вбоевом расписании.

Сейчас плохо представляют себе жестокости тойвойны. Если немцы расстреливали, вешали и сжигали в домах, то партизаны захваченныхпленных, например, обливали на морозе водой и ставили ледяные фигуры спротянутой рукой в качестве указателей на дорогах, а в рот всовывалисьотрезанные части, и табличка на груди поясняла: «Фриц любит яйца».

Основным партизанским занятием было грабитьсклады: продовольствие, амуниция, оружие — сочетание самоснабжения с урономврагу. Еще полагалось взрывать железные дороги и мосты. Все это охранялось. Априступить к делу возможно только без шума. Поэтому умение снимать часовыхособенно ценилось.

Полосы отчуждения перед немецкими объектамибыли наголо очищены от леса, и подобраться незаметно практически исключалось. Аблизко часовые не подпускали никого ни под каким предлогом.

И вот брел откуда-то маленький плачущиймальчишка, кутаясь от холода в большой не по росту ватник. Завидев часового, онжалобно просил: «Брот, камарад, брот!..» и показывал золотые карманные часы —отдает, значит, за кусок хлеба. Часовому делалось жалко замерзшего голодногоребенка… и, похоже, часы были дорогие. Он оглядывался, чтоб не было начальства,подпускал мальчика подойти, и брал часы рассмотреть. Мальчик, качаясь отслабости, на миг прислонялся к нему и через карман ватника стрелял в упор измаленького дамского браунинга.

Приглушенный одеждой хлопок был почти неслышен.Пистолетик был маломощной игрушкой. Крохотную никелированную пульку требовалосьзагнать точно в центр солнечного сплетения. Поднимать руку до сердца — долго имешкотно, немец мог успеть среагировать.

Часовой оседал, убитый наповал. Надо былопридержать его каску и автомат, чтоб не брякнул металл при падении.

И этот десятилетний (через год войны — ужеодиннадцатилетний) мальчик снял таким образом двадцать восемь часовых. Не увсякого орденоносца-снайпера на передовой был такой счет.

Лишь раз рука его дрогнула. Немец былнемолодой, очкастый, из тыловых охранных частей. Не снимая правой руки с ремнякарабина за плечом, левой он отвел часы и вытащил из кармана шинели завернутыйв вощаную бумажку кусок шоколада. На левой руке не было мизинца. Мальчикневольно задержал взгляд на этой беспалой руке с шоколадом, и выстрел, кажется,пришелся не совсем точно. Глаза немца, вместо того чтобы сделаться неживыми,закрылись, он сложился и упал. Но лежал без движения, а партизаны из укрытияуже подбегали беззвучно, и сознаться в своем сомнении, править контрольнымвыстрелом мальчишке было стыдно, мешало бойцовское самолюбие профессионала:нечистая работа.

В сорок четвертом — Десять Сталинских Ударов!— Советская Армия освободила Белоруссию; при расформировании отряда командирпредставил его к ордену Красного Знамени. Но наверху сочли, что это — жирнопацану будет, и ограничились медалью «За Боевые Заслуги».

С этой медалью он пришел в детский дом, чтобыпосле трехлетнего перерыва пойти в школу, в третий класс.