Легенды Невского проспекта - Михаил Веллер Страница 32

Через час Маркычев, захлебываясь от усердия ивосторга, рассказывал свою одиссею консулу, особисту и секретарше, что потом иисполнял готовно на бис по первой просьбе любого желающего.

Углубившись в лес за грибочками, Маркычевбезусловно заблудился. Спирт помогает ориентированию на местности только водном случае — когда в нем плавает картушка компаса. Влито же внутрь алкоголябыло изрядно. Мурлыча песню о рыжике, который будет соленый, Маркычев наполнилкорзину отменной закуской — брал только белые, подосиновики и подберезовики. Нокогда он вернулся к автобусу, на месте автобуса была сплошная чаща. Маркычевприпомнил справочник пионера-туриста, который учил, что у человека левая ногадлиннее правой, поэтому шаг левой на несколько сантиметров длиннее правого,поэтому в лесу человек всегда забирает направо, поэтому надо забирать налево, итогда выйдет прямо. Он попытался измерить разницу в длине своих ног и пошелналево. К сумеркам он понял, что преувеличил разницу своих ног и взял слишкомналево, и пошел направо. Хмель выветрился, ночь опустилась на глухой лес, иМаркычев ужаснулся своего положения: завтрашний прогул, выговор, скандал! Онразложил костерок, съел уцелевшие два бутерброда и без надежды покричал еще разпомощь.

В ответ поухал филин. Справочникпионера-туриста учил, что филин живет только в глухих, безлюдных местах.

Еще справочник учил определять путь позвездам, но звезд не было, а наоборот — стало накрапывать. Справочник учил, чтомох на стволах деревьев растет с северной стороны. Это оказалось враньем,потому что мох на деревьях или не рос вообще, или распределялся вокруг стволаравномерно.

К рассвету Маркычев докурил сигареты, пнул вкусты свою корзину и, твердо зная, что солнечная сторона в квартирах — южная,идти днем на солнце, потому что Карелия севернее Ленинграда, а, значит,Ленинград южнее Карелии — сообразил как единственно верный в его положениимаршрут.

К сожалению, день наступил пасмурный и солнцене светило ниоткуда, а навигационные способности Маркычева ограничивалисьтройкой в школе по географии, которую бессвязно преподавал горькийпьяница-учитель, больше напиравший на новостройки социализма, да отрывочнымисведениями из того туристского справочника, лживого, как вся пионерскаяидеология. Вооруженный такой теорией для путешествий, Маркычев уже совершенноне представлял, где он и куда ему податься. Больше всего он боялся нарваться напограничников и получить срок за попытку нелегального перехода границы — ихпредупреждали, что запретная зона здесь недалеко.

Полдня он объедал лесной малинник, готовыйзадушить медведя-конкурента, если тот появится, голыми руками. На третий деньсъел сыроежку и о пограничниках стал уже мечтать. Мечтал о спасительном окрике:«Стой! Кто идет?», мечтал об автомате, упертом между лопаток, о допросе втеплом сухом помещении, об объедках с солдатской кухни, о решетке на окне испокойном сне под крышей на чистых нарах.

Потом он стал мечтать о лагере. Страх передпенитенциарной системой, по мере того как он дни и ночи волокся сквозьбуреломы, изводясь от голода, страха, сырости, комаров, сменился горячимжеланием сесть. Выявлялись очевидные преимущества: трехразовое питание,спальное помещение, одежда-обувь по сезону, восьмичасовой рабочий день вобществе других людей, и досрочный выход на свободу с чистой совестью запримерное поведение. А может, еще и не посадят…

Он сбился со счета времени, часы стали отдождевой влаги, спички давно кончились, он ел ягоды и сыроежки и шел, шел, шел.

Велика страна моя родная!

Маркычев измерил этот размах собственныминогами, пока однажды не различил обостренным лесным слухом далекое тырканьетрактора. Он вскинулся и почти побежал!

На маленьком поле чего-то пахал колхозныйтрактор!

— А-а-а! — закричал Маркычев и бросился кнему, приветственно маша руками. — Друг! Дорогой! Здорово! Ура!!!

Здоровый белявый тракторист в чистомкомбинезоне посмотрел на него и сказал:

— Терве!

— Пожрать нет? — завопил Маркычев. —Заблудился я!

— Антекси? — спросил тракторист сквозь тресктрактора.

«Слыхал я, — рассказывал Маркычев, — что вэтой Карело-Финской АССР местный народ, но чтоб они уж вообще по-русски нибельмеса…»

— Хавать! Шамать! Лопать! — приплясывал отнетерпения Маркычев, зарычал и заклацал оскаленными зубами, показывая, значит,чего он хочет.

Тракторист соскочил на землю и отошел нанесколько шагов, похлопывая по огромной ладони монтировкой.

— Ленинград! — убеждал Маркычев. — Инженер!Русский! Кушать! Ам-ам!

— Русски, — повторил тракторист без особогоэнтузиазма. — Ам-ам… Онко синулля водка?

— Водка! Поставлю, не сомневайся! Ящикпоставлю! — Маркычев изобразил руками, как ставит трактористу ящик водки, и каквкусно будет ее пить.

Тракторист, оказавшийся очень молчаливымпарнем, привез его домой, и Маркычев поразился богатству и роскоши простогокарело-финского колхозника: дом — терем, в терему полна чаша, телевизоряпонский и иномарка под окном. При виде еды рассудок его оставил.

Рассудок вернулся, когда наполнился желудок, ижена хозяина стала говорить английские слова, а телевизор стал показывать ненаши программы, причем в цвете и со звуком, а наши вовсе не показывал. Тогдаего оставило сознание. Маркычев знал, что у переживших бедствие бываютгаллюцинации и миражи.

Он был в Финляндии.

И что ведь характерно: теперь ему тюрьма былаобеспечена, так он, гадюка, совсем не радовался. Он твердо знал, что финны,славящиеся аккуратностью и законопослушанием, наших выдают обратно, а там подиобъясни, что через границу ты попер случайно… Полиция, КГБ, показательный суд,Сибирь: прощай, жизнь…

Выходов было два: или добровольно сдатьсявластям, или идти тем же путем домой. Был еще третий выход: вернуться в лес иудавиться на первом суку.