Дурак - Кристофер Мур Страница 30

Гонерилья скинула меня на пол так внезапно, будто обнаружила у себя на коленях мешок утопленных котят. Мгновенно распечатала письмо и погрузилась в чтение, не обеспокоившись даже затолкать на место грудь.

— Миледи, — повторил Освальд. После первой порки он поумнел. Сейчас он вел себя так, словно меня тут не было. — Ваш батюшка в большой зале, осведомляется о дураке.

Гонерилья раздраженно подняла голову.

— Ну так отведи его. Бери, бери, бери. — И она отмахнулась от нас обоих, как от мух.

— Будет исполнено, миледи. — Освальд развернулся и зашагал к выходу. — Пойдем, дурак.

Я встал и потер себе попу, затем последовал за Освальдом прочь из светелки. Да, синяк на мягком месте останется, но душа у меня тоже болела. Злая сучка — выставила меня вон, хотя вся попа у меня еще горит от шлепков ее страсти. Бубенцы на моем колпаке поникли в отчаянье.

В сенях ко мне пристроился Кент.

— Стало быть, она без ума от тебя?

— От Эдмунда Глостерского, — ответил я.

— Эдмунд? Она без ума от байстрюка?

— Ну да. Ветреная потаскуха.

Кента явно поразил такой поворот событий — он даже приподнял поле шляпы, чтоб лучше видеть меня.

— Но ты для этого ее околдовал, верно?

— О, ну наверное, — молвил я. Выходит, она моим чарам способна противостоять лишь посредством черной магии. Ха! Мне сразу стало лучше. — Вот прям сейчас она читает письмо, что я подделал его рукой.

— Ваш дурак, — объявил Освальд, когда мы вступили в залу.

Старый король заседал там с капитаном Кураном и дюжиной других рыцарей. Похоже, они только что вернулись с охоты — на меня, вне всяких сомнений.

— Мой мальчик! — воскликнул Лир, раскрывая объятья.

Я кинулся к нему, но обнимать в ответ не стал. Не было у меня в душе к нему нежности — при одном взгляде на короля во мне, как прежде, закипал гнев.

— О радость, — съязвил Освальд, и голос его сочился ядом презренья. — Возвращение блудной ракальи.

— Эй ты, — сказал Лир. — Моим рыцарям пора платить. Ступай-ка скажи моей дочери, что я желаю с ней поговорить [78].

Освальд не обратил на старика вниманья и по-прежнему шел вон из залы.

— Ты, любезный! — рявкнул Лир. — Ты меня слышал?

Освальд медленно повернулся, словно это ему принес ветерок.

— Знамо дело, я вас слышал.

— Кто я такой, любезный?

Освальд ковырнул в передних зубах ногтем мизинца.

— Отец миледи. — И осклабился. Надо признать — каналья наглости поднабрался. Ну или его разъедало желание немедленно вылететь в загробную жизнь, теряя гульфик и перчатки.

— Отец миледи? [79]— Лир стащил с руки охотничью перчатку из толстой кожи и хлестнул ею по физиономии Освальда. — Раб милорда… собачий ублюдок, холуй, пащенок! [80]

Железные заклепки на перчатке до крови расцарапали щеку дворецкого.

— Прошу извинить, милорд, но я ни то, ни другое, ни третье. Без рукоприкладства, милорд. — Освальд пятился к огромным двойным дверям, а Лир наскакивал на него с перчаткой, но стоило дворецкому повернуться, чтобы уже пуститься наутек, Кент выкинул ногу и пинком сшиб его на пол.

— Тебе ногоприкладства захотелось, падаль? [81]

Освальд докатился до ног Гонерильевой стражи, с трудом поднялся и выбежал вон. Стража сделала вид, что ничего не произошло.

— Спасибо, приятель; твоя служба мне по душе [82], — сказал король Кенту. — Это ты вернул моего шута домой?

— Знамо дело, это он, стрый, — молвил я. — Вызволил меня из чернейшей чащобы, отбил у спадасинов и пигмеев, а также стаи тигров — и привел сюда. Только не дозволяйте ему говорить с вами по-валлийски — один тигр захлебнулся в половодье его перхоты и пал под ударами согласных.

Лир пристальнее всмотрелся в своего старого друга — и поежился. Вне всяких сомнений, по его хребту проелозила мерзлая лапа мук совести.

— Тогда милости просим, сударь. Я буду жаловать тебя [83]. — Лир протянул Кенту кошель с монетами. — Спасибо. Ты не слуга, а друг. Вот тебе задаток за службу [84].