Немного чьих-то чувств - Пэлем Грэнвил Вудхауз Страница 22

Странно, подумал он. Несомненно, новый способ чистки ковров. Вероятно, крайне эффективный, однако, будь их отношения более сердечными, он бы тотчас окликнул финансиста со своей верхотуры, предупреждая, что способ этот очень огнеопасен. С керосином следует быть сугубо осторожным.

Но он не был в настроении дружески предостерегать сэра Джаспера. Его единственным желанием было приступить к его обзыванию, благо число эпитетов достигло четырнадцати, и они бешено бурлили в кипящем котле его души. И он уже открыл было рот, но, случайно поглядев на свою сжимающую перила руку, заколебался.

По недосмотру я не упомянул – увлекаешься рассказом и забываешь мелкие подробности, – что в стремлении сделать исполнение «Миссисипи» абсолютно совершенным Реджинальд вымазал руки и лицо жженой пробкой. Художник у него в душе намекнул, каким идиотом выглядел бы типчик в безупречном фраке, с гвоздикой в петлице и розовощекой физиономией над высоким воротничком, если бы типчик этот вышел на эстраду и начал убеждать просвещенных зрителей, будто он афроамериканец в стесненных обстоятельствах, который хочет, чтобы его отправили подальше от Миссисипи.

Естественно, это изменяло план действий самым кардинальным образом. Хотя, как уже упоминалось, умом он не блистал, однако был способен понять, что субчик – назовем его для удобства «субчик А», – намереваясь сделать фарш из другого субчика – субчика Б, например, – поставит себя в невыгодное положение, если приступит к процедуре весь вычерненный. Это ведь сразу внесет фальшивую ноту. Нет, если он надеется превратить такого закаленного старого прохиндея, как сэр Джаспер Тодд, в жалкую горсточку праха под колесами своей боевой колесницы, прежде следует заглянуть домой и умыться.

Бурча себе под нос, так как эта нежданная помеха обескуражила и огорчила его, он вернулся к приставной лестнице и спустился вниз. Его ступня соскользнула с нижней перекладины, и тут ему на плечо опустилась тяжелая ладонь, и голос сокрушающей официальности отчеканил: «Эй!» Это был констебль Попджой, неустанно охраняющий покой и мир Нижних Болтунов-на-Виссере. Он входил в число тех немногочисленных обитателей деревни, которые не присутствовали на концерте. Концерты для П.С. Попджоя не существовали. Долг, суровый сын гласа Божьего, приказал ему, концерты там или не концерты, совершать по вечерам обход своего участка. И он совершал его.

Этот же долг внушал ему, что за домом сэра Джаспера нужен глаз да глаз, и вот указанный глаз различил негроидного громилу, который спускался по приставной лестнице с балкона второго этажа. С самого начала это показалось ему подозрительным. Что-то тут не то, подумал П.С. Попджой и, как было упомянуто, схватил громилу за плечо.

– Эй! – сказал он еще раз. Он не тратил слов зря, а те, которые тратил, исчерпывались в основном одним слогом.

А что тем временем поделывала Аманда?

На протяжении душераздирающего пения Реджинальда она сидела, затаив дыхание, ум ее был в смятении, душа взбаламучена до самых глубин. С каждой басовой нотой, которую он извлекал из подметок своих башмаков, она ощущала, как былая нежность, былое восхищение стремительно врываются назад в ее сердце, и задолго до его шестого выхода она поняла, если мне позволено создать уподобление, что он – единственная луковица в похлебке и что было бы безумием искать счастье где-то еще, а уж тем более в качестве жены человека с большими ушами, но без подбородка, который выглядел так, словно рыл копытом землю у стартовой черты на ипподроме.

– Я люблю тебя, я люблю тебя! – шептала она, а когда лорд Наббл, расслышав эти слова, просиял и подбодрил ее: «Давай, девочка, поднажми!» – она обернулась к нему с холодным: «Да не вас, сардинка маринованная», и тут же разорвала их помолвку. И вот теперь она ехала домой, предаваясь длинным и скорбным мыслям о том, кого обожала, о том, кто, опасалась она, был для нее потерян навсегда.

Сможет ли он забыть жестокие слова, которые она ему бросила?

Очень и очень сомнительно.

Увидит ли она его еще хоть раз?

Напротив этого второго вопроса можно было бы вписать карандашиком «да», ибо именно в этот миг он ловким пинком в левую лодыжку своего пленителя высвободился из хватки последнего, вылетел галопом из-за угла со скоростью сорока миль в час, а пока она затормаживала свою машину, гадая, что побудило его с такой лихостью мчаться по шоссе, из-за угла показался констебль Попджой, развивший скорость при мерно в пятьдесят пять миль в час.

Когда человек, способный развить скорость до пятидесяти пяти миль в час, гонится за человеком, выжимающим из себя только сорок миль в час, завершение погони – это лишь вопрос времени. В данном случае конец наступил даже раньше, чем можно было ожидать, благодаря камушку, неловко наступив на который Реджинальд рухнул ничком, словно куль с углем. Констебль нагнал его и встал над ним, раздвинув ноги, как колосс.

– Эй! – сказал он, поскольку, как уже намекалось, был человеком с ограниченным словарным запасом, и в Аманде взыграла вся ее женственность. Она последней стала бы утверждать, будто знает, в чем, собственно, дело, но одно было более чем ясно: человек, которому она отдала свое сердце, вот-вот будет сцапан блюстителем закона и порядка и спасти его может только ласковая рука подруги и помощницы. Из сумки с инструментами она извлекла удобный гаечный ключ и, не позволив веточке хрустнуть под ногами, приблизилась к констеблю сзади. Раздался глухой смачный звук, констебль упал наземь, а Реджинальд, повернув голову, увидел, кто именно выскочил из люка к нему на помощь. Его захлестнула волна жаркого чувства.

– Приветик, – сказал он. – Вот и ты.

– Правильно.

– Приятный вечерок.

– Прекрасный. Как делишки, Реджи?

– Лучше не бывает, спасибо. Теперь, когда ты уложила легавого.

– Я заметила, что он тебе надоел.

– Пожалуй. А ты не думаешь, что он вдруг очухается и прыгнет, а?

– Он, по-моему, еще долго не придет в себя. В отличие от меня.

– А?

– Я порвала помолвку с Перси Набблом.

– Чудненько.

– Ты – тот, кого я люблю.

– Совсем чудненько.

– А теперь, – сказала она, – давай начистоту. По какой причине за тобой гоняются констебли?

Она слушала, задумчиво хмурясь, как Реджинальд излагал события этого вечера. Особенно ее заинтересовал рассказ о чистке ковров ее дядей Джаспером.

– Ты говоришь, он брызгал керосином туда-сюда?

– Щедро.

– А на полу были газеты и стружки?

– В порядочном изобилии. Довольно-таки рискованно, на мой взгляд. Никогда ведь не знаешь, с чего может возникнуть пожар.

– Ты совершенно прав. Урони он зажженную спичку… Вот что, – сказала Аманда. – Отправляйся домой и разнегрись. А я задержусь здесь и протяну руку помощи фараончику, когда он прочухается.

Прошло еще несколько минут, прежде чем констебль Попджой открыл глаза и сказал: