Операция "Ы" и другие приключения Вицина, Никулина и Моргунова - Лора Мягкова Страница 22

В 70-е годы театральная судьба Евгения Павловича сделала поворот: он ушел из Театра имени Маяковского. Произошло это важное событие вскоре после его замечательной роли в спектакле «Дети Ванюшина». Уход произошел в 1975 году при довольно неприятных обстоятельствах с точки зрения прошлого и трагикомичных с точки зрения настоящего. Рассказывает один из виновников инцидента — режиссер А. Гончаров, которого за крутой нрав артисты между собой называли «Карабас Барабас»: «Случилось происшествие, которое сегодня воспринимается чуть ли не как норма, а тогда было настоящим ЧП. На телеэкране появилась реклама рыбы нототении, которую обаятельно подавал любимец публики Евгений Леонов. Я взорвался. Собрал труппу и произнес речь, которую по отношению к самому себе никогда бы никому не простил. Дескать, костлявая рука голода совсем задушила Евгения Павловича Леонова. Скинемся, что ли, шапку по кругу, чтобы артист не пробавлялся нототенией. Конечно, Женя этого не простил. Мы расстались, и он ушел в Театр имени Ленинского комсомола к Марку Захарову».

В Театре имени Ленинского комсомола Леонову дали роль в спектакле «Иванов» по пьесе А. П. Чехова. Критиков и цензоров серьезно смущало, что главный герой Леонова был с лысиной. Марк Захаров вспоминал: «Главным доводом противников Леонова был тезис о том, что молодая, красивая женщина не может любить лысого мужчину в принципе. И тогда я мобилизовал всю свою демагогию, заимствованную у моего учителя Плучека Валентина Николаевича, и сказал приблизительно следующее: «Я сейчас могу вам привести очень длинный список лысых мужчин в нашей литературе и политике, которых любили молодые женщины!». Мне тут же с некоторым страхом и смущением ответили: «Нет-нет, сейчас не надо приводить!». Людмила Чурсина была в числе молчаливых противников: «Когда я узнала, что Иванова будет играть Леонов, я подумала, что это решение режиссера — просто насмешка над Чеховым. Но когда я увидела, как Евгений Павлович сыграл роль, я была просто поражена благородством, глубиной и мужской породой образа».

Марк Захаров рассказал забавный случай: «Женя всегда приходил немножко раньше на сцену и стоял за кулисами, ожидая своего выхода, стоял минут пять, иногда десять. Молодые артисты смотрели на него с нескрываемым восхищением и восторгом. Немая сцена поклонения регулярно повторялась, и однажды один из молодых актеров впал в особый транс, сродни религиозному. В неком сомнабулистическом состоянии он приблизился к Леонову ближе, чем это позволяли приличия, и замер в восторженной, немыслимо долгой паузе. Выражение лица и глаз говорили о страстном желании либо услышать какое-то глубокое потаенное откровение, либо высказать. Оба стояли молча. Глаза в глаза. Время шло. Неловкость нарастала вместе с затянувшимся молчанием. Наконец Леонов мягко произнес, разрядив ситуацию:

— Извини, я тебя перебью. Мне пора выходить на сцену.

Между тем подрастал «сам сын Винни-Пуха», как спустя годы его звали в армии, — Андрей, в которого Евгений Павлович вкладывал всю свою безграничную отцовскую любовь. Андрей учился довольно средне, и Леонова часто из-за этого вызывали в школу, однако отец сына почти не наказывал. Андрей Леонов рассказывал несостоявшийся сюжет страшной сказки из своей жизни: «За очередную двойку он однажды решил меня наказать. «Отведу, — говорит, грозно сдвинув брови, — в лес. В лесную школу», — как он выражался. Собрал мои вещи в чемоданчик, взял за руку и повел. Спускаемся по лестнице, и у обоих ноги подкашиваются. Мягким он был. Характера хватило ровно до первого этажа». Андрея, видимо, ожидала участь Мальчика-с-пальчика, но по мягкости характера отца он ее счастливо избежал.

Актер в России больше, чем актер. Педагогический талант Евгения Павловича нашел свое воплощение не только в чутком воспитании собственного сына. Он, как русский лорд Честерфильд, создал удивительно искреннюю и глубокую книгу-размышление, книгу-наставление «Письма к сыну», где делился воспоминаниями, сомнениями, откровениями. В основу книги были положены письма из длительных гастрольных поездок и письма сыну в армию. Андрей вспоминал проникнутый юмором и необыкновенно трогательный эпизод: «Он мог мне в армию прислать письмо, а с ним в конверт положить вырезку из газеты «Вечерняя Москва»: «Осторожно, гололед!».

— Папа, зачем мне в другой географической точке инструкция о безопасности передвижения в городе Москве в условиях гололеда?! — изумленно спрашивал Андрей по телефону.

— Чтобы ты, сынок, не упал, — кротко, с любовью отвечал Евгений Павлович.

Андрей впоследствии тоже стал актером и служил в одном театре с отцом — Театре имени Ленинского комсомола.

Трогательной и бескорыстной любви, которую дарил Евгений Павлович своему сыну, суждено было вернуться к нему сторицей. Жаркое лето 1988 года, гастроли, Германия. Клиническая смерть, обширный инфаркт, сложнейшая операция, шестнадцать суток в коме. Самым опасным был 9-й день, врачи так и сказали: «Если в этот день не умрет, значит — выживет». Сыну великого русского актера, Андрею, который тогда тоже находился вместе с театром, посоветовали сидеть рядом с отцом и разговаривать с ним. «Сиди и беседуй с ним и с Господом. Если он тебя услышит наверху, отец вернется», — посоветовали немецкие врачи. И он действительно вернулся, пропутешествовав где-то 28 дней.

О многом тогда Андрей рассказывал отцу один на один вполголоса, а главное, сын делился той всесильной любовью, которую в нем сумел поселить отец.

Про Леонова, как человека знаменитого, ходили немыслимые слухи и сплетни. Сам актер по этому поводу вспоминал: «Как-то Ванда села в такси, и таксист говорит, не подозревая, что везет знакомого мне человека: «Женька Леонов здесь живет». Ванда спрашивает: «Откуда вы знаете?» — «Мы всю жизнь вместе. Вот пьянь беспробудная, каждый день приходит и просит у меня трешку». Ванда: «Даете?». Он говорит: «Даю. Я люблю, он хороший артист. Вот в этой парикмахерской мы с ним бреемся вместе». Ванда выслушала, а потом говорит: «Как вам не стыдно! Я его жена — он не пьет!»…

Александр Абдулов рассказывал: «Однажды за кулисами театра я увидел парадоксальную картину: совершенно не пьющий Леонов перед выходом на сцену достал из кармана пиджака бутылку водки и из горла жадно осушил почти половину емкости. Из остатка щедро плеснул на ладонь и интенсивно втер водку в волосы, взлохматив их в разные стороны. От небывалого зрелища я остолбенел. Леонов поставил на пол четким движением бутылку и на моих глазах мгновенно превратился в испитого пьяницу, не вяжущего лыка. На вдруг бессмысленном лице появилась блуждающая улыбка, он медленно облизал губы и заплетающейся неуверенной походкой поплелся на сцену.

Я быстро подошел к бутылке, открыл пробку и понюхал — никакого запаха. Налил на ладонь и попробовал на язык — вода! Обыкновенная вода! До меня донесся гром аплодисментов десятитысячного зала, где в это время Евгений Павлович играл вдрызг пьяного человека».

Один писатель советского периода, не очень значительный, пригнал машину на профилактику.

Механик ему и говорит:

— К нам Леонов ездит.

— Леонов? Какой Леонов?..

— Артист.