Многобукаф. Книга для - Петр Бормор Страница 22

Когда человеку плохо, он в беде или тяжелом горе, в его душе образуется пустота, пригодная для заселения. Нехт тут же дает команду своему носителю — и тот бросается на крик, стремясь помочь ближнему. Ближний, разумеется, тут же переполняется благодарностью и дружественными чувствами — то есть, фигурально выражаесь, раскрывает душу перед посторонним. Нехт тут же проникает в образовавшуюся щель — и заражает спасенного новым нехтом.

Как избежать заражения?

Ни в коем случае не доверяйтесь никому. Не позволяйте даже близким друзьям лезть вам в душу! Не принимайте ничьей помощи!

Старайтесь заполнить место в душе любыми способами: читайте книжки, неважно какие, слушайте музыку, смотрите телевизор — какой бы мусор там ни показывали, им все равно можно заполнить пустоту, чтобы нехт не смог туда проникнуть.

Избегайте слишком умных или неординарных людей. Они почти наверняка заражены нехтом!

Если у вас возникло необъяснимое желание прийти кому-то на помощь — немедленно подавите его! Рано или поздно новорожденный нехт, захвативший вас, умрет от одиночества.

Как избавиться от нехта?

Если заражение зашло слишком далеко, лечение бессмысленно. Человек (а на самом деле — уже нехт в человеческом обличие) будет отчаянно сопротивляться всем попыткам вернуть его в здоровое общество. Иногда удается вытеснить нехта из человека, создав ему невыносимые условия существования (помогают боль, душевная и физическая, унижения, ущемления в социальном плане и т. д.) — но после таких процедур человек остается навсегда пустой оболочкой с потухшим взглядом.

Единственный надежный способ избавиться от нехта — это сжечь его на костре вместе с носителем. Наблюдающие эту экзекуцию люди также приобретают на некоторое время иммунитет против заражения.

Есть ли у нехта другие имена, чтобы не поминать его всуе?

Да, конечно. Можете называть его совестью.

* * *

На мгновение слепящий свет солнца мигнул, пересеченный чьей-то тенью. Прикованный повернул обожженное лицо и посмотрел наверх сквозь прищуренные веки. Над ним, снижаясь по спирали, кружил орел.

— Опаньки! — пробормотал приговоренный.

Орел опустился рядом и уставился на прикованную жертву круглым недобрым глазом.

— Эй, кыш! Кыш, кому говорю! Тебе не сюда!

Орел встопорщил перья на шее и хрипло закричал. Потом хлопнул крыльями и бочком-бочком подобрался поближе.

— Эй, птичка! Я тебе говорю! Ты адресом не ошиблась?

Нет, Орел был совершенно уверен, что ему сюда. Он быстро дернул головой — и выщипнул у жертвы кусочек плоти.

— Ааа! — завопил прикованный. — Глупая птица! Когда ты наконец перестанешь изводить меня?! Мало мне Змея?

Орел, не обращая внимания на давно ставшие привычными вопли, деловито терзал печень Локи.

— Neverrrmorrre! — каркнул Ворон.

— Ну, это старо, этим никого уже не напугаешь. Ты придумай что-нибудь новенькое, действительно страшное.

— Forrreverrr!!!

* * *

— Летит, — удовлетворенно хмыкнул наблюдатель. Солдаты, уже четыре часа изнывавшие от жары и безделья, оживились.

— Расчехлить щиты! — скомандовал Архимед. Матерчатые чехлы были тут же сдернуты с надраенных до зеркального блеска щитов.

— Готовсь! По нарушителю границы… цельсь! Огонь!

И сотня солнечных лучей, отраженных щитами, сошлась в высоте на маленькой крылатой фигурке Икара.

* * *

Жили-были старик со старухой

У самого синего моря.

Они жили в ветхой землянке

Ровно тридцать лет и три года… (с)

— Слушай, старая, чего я тебе расскажу!

— Нну?

— Представляешь, ловлю я сегодня рыбу…

— И много поймал? Где она?

— Да понимаешь… Забросил я невод, а он вышел с одною тиной…

— То есть нет рыбы?

— Нет, одна была. Только, представляешь, золотая!

— Золотая?

— Ну да. И говорит человеческим голосом…

— А ну дыхни!

— Да не пил я! Ты слушай. Человеческим, говорю, голосом: «Отпусти, мол, меня в море, старче…»

— И ты отпустил?

— Ну да…

— То есть нет сегодня рыбы?

— Ну… нет.

— И это всё, что ты мне хотел сказать?

— Ну… да.

— Ах ты сволочь. Ты хоть помнишь, какой день сегодня?

— Нет. А какой?

— Сегодня ровно тридцать лет и три года, как мы с тобой вместе живем! А ты мне даже цветочков не принес!

И старуха, широко размахнувшись, расколола корыто о голову старика.

* * *

— Плыви себе, рыбка, ничего мне от тебя не надо, — добродушно сказал старик.

— Так-таки и ничего? — не поверила рыбка.

— Да вроде… а хотя погоди! — старик суетливо зашарил по карманам. — Где-то у меня список был…

* * *

— Ну, наловил рыбы? — спросила старуха.

— Ага! — гордо заявил старик и протянул сегодняшний улов — дюжину уклеек.

— А в магазине был?

— Был.

— Все купил?

— Всё.

— И постное масло?

— И масло, и капусту, и батон по шестнадцать. И тебе вот еще, новое корыто.

— А это зачем?

— Ну, наше-то совсем раскололось.

Старуха быстро произвела в уме рассчет.

— А где деньги на корыто взял?

— А я это… десятку на улице нашел, представляешь?

Старуха произвела новый рассчет.

— Тогда где сдача?

— А сдачу — пропил, — нагло заявил старик, не отводя взгляда.

— У-у, глаза бы на тебя не смотрели!

Старуха погрозила кулаком и ушла на кухню.

Старик только улыбнулся в ответ. Его приятно согревала мысль о лежащей в кармане нетронутой трешке, выданной утром на покупки.

* * *

Хотел написать сегодня длинный пост, но почти всё забыл:(

Помнится только, что речь там шла об «Одиссее» — не Хитроумном, а о произведении Гомера.

Вот спорят, Гомер ее написал или кто-то другой. А я хотел сообщить, что никакой Одиссеи вообще никогда не было написано! И Гомера тоже не было. Всё это выдумка.

Из провинции отправился в метрополию какой-нибудь патриций, вернулся, весь из себя довольный. А жена к нему, конечно, с расспросами: где был, что делал? И куда деньги дел?