Войны былинных лет - Валентин Леженда Страница 21

Левша слегка шлепнул Горыныча по чешуйчатым ляжкам. Змей тут же послушался, две боковые головы, икнув, погасили пламя, средняя же по-прежнему продолжала изрыгать гудящий огонь.

Ничего не скажешь, рептилия быстро училась.

Помощники Моторного Капитана тут же поспешили к двум остывающим головам, просовывая в горячие щели намордников вяленую рыбу в качестве некоторого поощрения послушной зверушке.

Ладья стала снижаться, подчиняясь искусному управлению отца Ильи Муромца. Вот горынычеплан опустился ниже темных туч, и глазам предстала неописуемая картина.

Внизу по заснеженной равнине медленно растекалась вражеская армада.

— Я так и знал, что они именно сегодня перейдут в наступление, — кивнул Всеволод. — Слава богам, у нас уже все готово для ответного удара.

— Денек выстоим! — кивнул Иван Тимофеевич. — А вот далее…

— Будем действовать умом да хитростью, — усмехнулся Ясно Солнышко. — Нужно как следует пощупать этих мериканцев за вымя.

— Машинерия у них — одно загляденье, — восхищенно прицокнул языком оружейный затейник, вглядываясь с приличной высоты в ползающих внизу железных сороконожек.

Всеволод задумчиво пощипывал бородку:

— Парамон, ко мне!

Из трюма выскочил перекошенный плечистый дровосек, заменивший князюшке сбежавшего ученого секретаря Николашку Острогова. Конечно, Парамону было далеко до Николашки, но вот в расторопности дровосек явно превосходил подлого летописца.

— Тута я, Ясно Солнышко!

— Что у нас там касательно наземной разведки? Что барабашки лесные вызнали? Помнится, мы засылали нескольких ночью в лагерь супостата.

— Э… — Парамон достал из-за пазухи несколько смятых листов бересты.

— Меня интересует все, что касается вчерашнего дня! — добавил Всеволод, видя явное замешательство на глуповатой физии помощничка.

«Этот хоть, в отличие от Николашки, дурачка из себя не строит», — удовлетворенно отметил про себя князюшка.

— Вот! — Дровосек потряс над головой каким-то грязным листом. — Тута написано… э… э…

— Дай, сам прочту! — нетерпеливо потребовал Всеволод.

— Да я грамотен, — обиженно пробурчал Парамон. — Просто барабашки неразборчиво пишут. Ага, вот! Вчера вечером в мериканский военный лагерь были завезены особые съестные припасы, «шматсы» называются. Солдаты утром их схарчили и в наступление поперли.

— А что это такое, там написано? — раздраженно поинтересовался Ясно Солнышко.

— Все тут написано чин чином, — радостно подтвердил дровосек. — «Шматсы» — енто шоколадки такие, их мериканец как съест, так сразу умнее становится. А без «шматсов» у них мозги набекрень съезжают. Теперь ясно, отчего они не сразу в наступление перешли, ждали, видно, обозы с провизией. Тута еще написано, что один из барабашек украл образец. Где же он тут у меня был…

И Парамон принялся озабоченно ощупывать свои карманы.

Наконец что-то таки нашел. Просиял.

— Вот! — Дровосек протянул Всеволоду маленькое надкушенное нечто в яркой обертке.

Князюшка брезгливо поморщился:

— Это еще что за пакость?

— Мериканский «шматс»!

— А почему надкушено?

Парамон густо покраснел.

— Вот я тебя сейчас плеткой! — пригрозил Ясно Солнышко, отбирая у помощника секретное оружие супротивника.

Достав кинжал, Всеволод аккуратно срезал надкушенную часть шоколадки, выкинув испорченный кусок за борт. Оставшуюся часть освободил от обертки и с великой осторожностью засунул себе в рот.

— А вдруг отравлено? — запоздало спохватился стоящий у руля Иван Тимофеевич.

— Енто навряд ли, — жуя, промычал Ясно Солнышко. — Парамошка вон весь аж пышет здоровьем.

Парамон в ответ радостно улыбнулся: мол, и тут услужил князю.

Продолжая жевать, князюшка строго посмотрел на дровосека:

— Ну что, образина болотная, отвечай, ума тебе после съедения мериканской сладости прибавилось?

— Вроде как, — испуганно ответил Парамон, ощупывая голову. — Ушанка вот почему-то с утра не налазит…

— Да енто же моя шапчонка-то! — вдруг гневно воскликнул отец Муромца и, выпустив штурвал, отобрал у дровосека кроличий треух. — А я все гадаю, куда подевалась. Понятно, что на твою макитру она не налезет…

— Воруешь, значит! — Всеволод снял с пояса любимую плеть.

Парамон побледнел и кубарем свалился в трюм.

— Тревога! — прокричал сверху смотровой. — По левому борту летающая машина супротивника!

Князюшка резко обернулся. К разведывательному горынычеплану стремительно приближались сразу три железные «гарпии».

— Ясное дело, нас заметили! — кивнул Иван Тимофеевич. — Иначе и быть не могло… Эй, Левша, полный трехголовый!!!

— Есть полный трехголовый! — зычно донеслось снизу.

Через минуту, исторгнув мощные струи пламени, Горыныч швырнул легонькую ладью в хмурое небо. Вражеские гарпии явно отставали.

— Куда уж им теперь, — рассмеялся оружейный затейник, лихо поворачивая штурвал, — у них-то ведь болванки бездушные, а у нас все живое, родное, рассейское: и Горыныч, и доски корабельные из родного леска выструганные. Магия земли родимой нам помогает.

— Может, стоило принять бой? — с сомнением проговорил князюшка, когда мериканские «гарпии» исчезли далеко позади.

— Коль не было бы тебя, князь, на борту, пужнули бы разок нечестивцев, — ответил отец Муромца, — а так… лишний раз рисковать такой важной персоной я не вправе…

«Что ж, мудро», — мысленно усмехнулся Всеволод, а вслух сказал:

— Быть сегодня сражению великому!

А чему быть, того, как известно, не миновать.

Военный штаб расположили на возвышенности, откуда отлично просматривалось возможное место первой серьезной стычки: небольшой реденький лесок и замерзшая узенькая речушка.

Мериканцы перли с запада на восток и через полчаса должны были появиться аккурат в этом месте, во всяком случае, так рассчитал князь Всеволод после короткой, но очень эффективной воздушной разведки, еще раз подтвердившей полезность довольно сложного в изготовлении горынычеплана

Командовать сражением должен был Богдан Шмальчук, но в последний момент он передал жезл главнокомандующего Всеволоду, решив все-таки быть поближе к своим отважным краинцам. За этими шельмами нужен глаз да глаз, особенно в бою.

Ясно Солнышко хмуро вглядывался в развернутую на спине согнувшегося пополам Парамона карту. Прочие князья седлали коней, готовясь по первой же команде выводить на поле боя свои ратные дружины.

Всеволод продолжал хмуриться.