Байки со "скорой", или Пасынки Гиппократа - Михаил Дайнека Страница 2

Студенты–медики, подрабатывающие на «скорой», очень быстро привыкают к тому, что 31 декабря—день вдвойне рабочий. Во–первых, основные работники в этот праздник работать не жаждут, несмотря на во–вторых. А во–вторых, поскольку смена праздничная, то и оплачивается она вдвойне. Студенту–совместителю деньги нужны всегда, и выбирать ему не приходится, а потому звон новогодних курантов очень быстро начал у меня ассоциироваться с промерзшим «Рафиком» и вумат напраздновавшимися пациентами.

Однако же на шестом курсе судьба подложила мне свинью. Аккурат под Новый год пришлось из лекарей в пациенты переквалифицироваться. Недолеченный грипп плавно перешел в пневмонию, пневмония осложнилась абсцессом, абсцесс привел к заражению крови, сиречь сепсису. В результате Новый год я встречала в больнице, да не в простой, а в Военно–медицинской академии.

Впрочем, Лотовой жене я уподобилась не в одиночестве. Застыв как два изваяния, в вестибюле клиники напротив громадных стеклянных дверей торчали наш лечащий врач и почтенный пузатый генерал, начальник клиники. Перед ними, браво выпятив грудь, красовался мой коллега по «скорой», полгода назад забритый в действующую армию. А на заднем плане, уперев дуло бортовой пушки прямо в двери, грозно порыкивал бэтээр. Оба медицинских начальника завороженно смотрели в черную дыру ствола, который, покачиваясь, направлялся то на одного, то на другого.

Я потребовала объяснений.

Объяснения были даны незамедлительно.

Он (мой коллега) едет с учений. Часть у них под Питером. А в этой части есть санчасть, начальником которой он является. И в этой санчасти есть море спирта. А потому он предлагает мне немедленно проследовать на встречу Нового года на присутствующем здесь транспортном средстве (коллега махнул рукой за спину в сторону бэтээра) в упомянутую санчасть, где мне будет обеспечено празднование по высшему разряду. Шампанское и мандарины прилагаются (коллега потряс большим пакетом, в котором что–то звякнуло и булькнуло). А то, что он назвал меня женой, пусть никого не удивляет, поскольку женится он на мне в первый же день после дембеля.

Фантазия коллеги потрясала. Медицинское начальство пребывало в полном ступоре и вопросительно взирало на меня. Опасаясь, как бы всеобщее молчание не было принято за знак согласия, я поспешила отказаться от предложения, а заодно и от пакета, заверив чистосердечно, что у нас и так всё имеется. Коллега горестно вздохнул, молодцевато отдал честь и отбыл вместе с бронетехникой, а генерал нехорошо оживился и потребовал проводить его в нашу палату.

Нас спасло только то, что высокое начальство было пуза–то и в преклонных годах. Я всё–таки успела влететь в палату раньше него, выхватить водку из тумбочки и сунуть под тощий больничный матрас нашей самой тяжелобольной, прикованной к постели капельницами и дренажами Люське.

Военно–медицинская академия — учреждение в те времена режимное. Шмон производился по полной. Тумбочки осмотрели у всех. У самой младшей из нас даже изъяли флакон лосьона для волос, пообещав вернуть после Нового года. Всё это время Люська стоически лежала на четырех бутылках. Где–то в сторонке нервно и завистливо курил Гай Муций Сцевола, всего–то сжегший во славу Рима руку в огне…

Под бой курантов четырем септическим (то есть нам) с избытком хватило полулитры, после чего мы ничтоже сумняшеся пошли колядовать по соседним палатам. Люську мы гордо толкали перед собой на функциональной кровати на колесиках и распевали при этом непотребные частушки. Часам к двум ночи трезвых на отделении не осталось, а на подоконнике сиротливо стояла непочатая бутылка сорокапятиградусной «Сибирской».

Наш лечащий объявился с обходом в восемь утра. Второй раз меньше чем за сутки бедный доктор утерял дар речи, долго тыкал в бутылку указательным пальцем, мор–щась от запаха перегара, стоящего в палате, а после выдавил:

— И где же это было?!

Ладно, рассказали, отчего ж хорошему–то человеку и не рассказать, тем более что до следующей новогодней пьянки залеживаться здесь никто не собирался.