На всё село один мужик (сборник) - Василь Ткачев Страница 19

– Иван, ты слышишь меня? Поминать тебя буду. Подготовься. Сегодня год, как ты ушел от нас, друг мой любезный. И выпить не с кем. Один остался. Эх! Cпи спокойно, дружок. – Выпил. – Как слово давал при жизни, за тебя, братка, и выпил. Кто же, если не я? А твоя баба, Лидка, не поминает по-нормальному. Ну, ты же знаешь ее, не тебе говорить. Стервы они, бабы! У нас тут, Иван, перемены большие. Рынок надвигается. Пенсия каждый месяц новая. Водка дорогая. Так что, может, и хорошо, что ты вовремя ушел… не видишь всего этого кавардака. Эх, попивали, попивали мы с тобой, братка. Было-о. Где вы, золотые дни? Верните Брежнева. Ну, Иван, еще разреши за тебя. – Выпил. – Вот и хорошо. Ну что тебе еще сказать про житье-бытие? А хрен его знает что. Я тут один средь баб – как подсолнух в голом поле. Ага. Лидка твоя еще здоровая, что кобыла. С Марусей они спелись, а больше не с кем. Одна за одной ходят, как привязанные. Не пьют. Чего нет, того нет. А в Хатовне есть бабы, которые мужикам не уступают. А они – нет, держатся молодцом. И меня еще воспитывают, бывает. Наставления читают. Мораль. «Не пей, Степан, а то скоро с Иваном встретишься». Видал? А мне, может, и хочется встретиться с тобой, посидеть, как в былые времена. Только, Ваня, не там, где ты теперь, не-ет. Если бы у меня за столом… или, в крайнем случае, на моей скамейке. Давай споем? Ты ж моя, ты ж моя перепёлочка-а-а… Иван, помогай! Ты ж моя, ты ж моя, перепёлочка-а…

Поминки Степан проспал.

Утром следующего дня Степан выкатил велосипед, старенький, скрипучий, но колеса кое-как крутятся – можно рулить. Он иногда это и делает, особенно когда надо в магазин на центральную усадьбу. После вчерашнего в Степановой голове – все равно как черти в ступе мак толкут… Старик медленно, неуклюже цепляет на руль велосипеда сумку с бутылками. Им в сумке тесно, напил в последние дни много, и они выпадают из сумки на землю. Степан матерится, не сдается, подбирает посуду, втаптывает, словно сумка резиновая. За этим занятием его и захватили Маруся с Лидой.

– Куда? Не пустим! – над ухом старика прогремел властный голос Mapyси.

– Никуда не поедешь! – это уже Лидка.

– Лидка, спусти колеса, у него нет насоса.

– Правильно! – Лидка вытащила золотники. – Теперь не поедет.

Степан наконец понял, что происходит. Безнадега. Если женщины взялись за свое – сделают, тут у них и азарту, и задора хватит. Отступая в сторонку, старик взмолился:

– Бабы! Бабы-ы! Вы же… вы же страшнее немцев! Что вы делаете?

– А если вздумаешь без велосипеда идти за вином – свяжем. Лидка, веревка есть? – Маруся сняла сумку с бутылками с руля, покатила велосипед под сарай.

– Найдем!

– А теперь выноси стул, – поставив велосипед, глянула на Степана Маруся, притопнула ногой. – Стул, говорю! Или табурет!

– Зачем? – удивился Степан.

– Выноси!

Пока Степан ходил за стулом, Лидка шепнула Mapycе:

– Что это ты, девка, задумала?

– Подожди, я и сама еще не знаю, – также шепотом ответила Маруся.

Степан принес стул.

– Нате, – сказал он чуть раздраженно.

– Садись, – приказала Маруся.

– Ну, сел.

– Лидка, становись поближе ко мне, – Маруся дернула Лидку за рукав.

– Закурить… это хотя можно? – кривясь, попросил разрешения Степан.

– Кури, – разрешила Маруся.

Степан пытается прикурить, но спичка никак не может встретиться с папиросой – трясется рука. Лидка помогает прикурить.

– Спасибо, Лидуся, ты человек, – поблагодарил Степан.

– Ты меня не хвали, – несмотря на хорошее слово, Лидка легонько дернула старика за ухо. – Не хвали, хитрец. Эх, Степан, Степан! А ешь как? Попадаешь ли ложкой в рот?

– Не-а. Пока не выпью – не попадаю, – все равно как ожидая сочувствия, искренне признается тот.

– Ты, Степан, не обижайся на нас, – это уже Маруся. – Добра тебе желаем. Спасти тебя хотим. А то вчера опять отметился…

– Неужели? – остолбенел Степан.

– Вот, он и не помнит, Лид, ты смотри, а! Председателя же ты вчера едва не побил… За грудки схватил: ты почему это Ивана не помянул? И не стыдно?

– Что же будет, а? – глубоко вздохнул Степан.

– Не знаем мы. Но поскольку ты один у нас сосед, то мы и должны думать про тебя.

– Не оставим в беде, как того хочешь, – поддержала Марусю Лидка.

– Думайте. Жду. Ну, а стул зачем? Электричество сюда не подтянули случаем? – старик пошарил глазами вокруг стула, на котором сидел: он иногда и пошутить любил.

– Мы хотим для тебя песню спеть, – почти в самое ухо сказала Степану Маруся. – Повеселить тебя хотим.

– Посиди, как в клубе на концерте, – голос Лидки звенел над вторым ухом.

– Бабы! Отпустите! Не нужен мне ваш концерт, Зыкины! Последний раз. А?

– Лидка, затягивай!

И Лидка затянула: «А ў суботу Янка ехаў ля ракі… пад вярбой Алёна мыла ручнікі…»

А потом старухи затянули вместе: «Пакажы, Алёна, хлопцу земляку, дзе тут пераехаць на кані раку…»

Степан решил перепеть-перекричать Марусю с Лидкой и затянул, на сколько хватило духа, свою единственную и любимую песню: «Ты ж моя, ты ж моя пере-пелочка… Ты ж моя, ты ж моя-я-я-я-я!.»

Женщины сдались, но не до конца, концерт на этом не заканчивался, и Маруся предлагала своему единственному слушателю:

– Может, тебе сказку рассказать?

– Бабы, последний раз! – Степан скрестил руки на груди, в его глазах была мольба о помиловании. – Сегодня – и все, точка! Я сам себе слово дал. Я же умру… Умру я! Вам не жалко меня? А, бабы? Не жалко?

– Не дадим тебе умереть. Лидка, начинай танец!

– Бабы-ы-ы! – Степан встал со стула, топнул ногой, и его было далеко слышно. – Бабы-ы-ы!..

– Один ты у нас остался мужчина, сберечь тебя хотим, – Маруся посадила Степана опять на стул, погладила по голове, чмокнула в щеку. – Единственный… любимый наш.

Лидка также гладит Степана по голове:

– Милый… любимый… дорогой…

Маруся продолжает:

– Красивый… золотой… Ягодка наша болотная…

Наконец Степан дернулся на стуле, вскочил, замахал руками, словно отгонял пчел:

– Вон! Вон! Кыш от меня! Да что же это с вами, старые кошелки, делается? Вы нормальные или одурели?

Не обращая на Степана внимания, Маруся приказала:

– Гармонь, Лидка!

– Меха мыши сгрызли!

Тогда Маруся взглянула на Степана:

– А где твоя балалайка?

– Струны нет! – Степан совсем, кажется, вскипел.

– А мы и так спляшем, – Маруся тянет Степана танцевать, тот упрямится, отбивается, как только может.