Последний звонок - Джек Аллен Страница 19

— Конечно же нет. Входите.

Он совсем забыл о ней. Вот же Линда, взяла и не напомнила. Он ей на эту тему выскажет.

Калебу всегда нравилась Анжела Уайт. Он вожделел её в мечтах. С тех пор, как она поддержала его в разговоре о лишениях бедного района. Подошла и коснулась его колена. Дрожь в голосе выдала искренний интерес. Она заигрывала с ним. Будучи счастливо женатым, он отверг её авансы. Продолжал говорить о делах в Бристоле. Всё честно и откровенно. Но сегодня, если она даст ему возможность, всё будет по-другому.

Она улыбается. Молодая. Прекрасные белоснежные зубы. Иссиня-чёрные волосы, длинные, в стиле Французского Возрождения. Глаза излучают дружелюбие и бесстрашие. Влажные, соблазнительные губы. Спрашивает его о Маргарет Бакстер. Как там девочка? Где она сейчас? Тишина.

— Калеб, ты меня слышишь?

Калеб трясёт головой, возвращаясь на землю. Сосредотачивается.

— Извини. Я не слушал. Задумался о своём.

— Вы к спектаклю готовитесь?

— Извини?

Она недоверчиво трясёт головой. Ничего не соображает, и надо же было так одеться.

— Я сказала, вы готовитесь к спектаклю? Ты в таком наряде, и я слышала, как ты говорил сам с собой.

Калеб гордо вспоминает, во что он одет. Оглаживает мундир и поправляет медали. Чистит сапоги один за другим о задний край своих галифе.

— Я так одеваюсь, когда иду куда-нибудь по работе. Соответствую своей новой должности. Кофе?

Анжела смеётся. Ослепительный свет. Голова откидывается назад в неудержимом хохоте. Дань уважения абсурдности ответа.

— Хочу.

Она закрывает дверь и располагается, как дома. Снимает куртку и вешает на спинку стула. Устало садится и издаёт громкий вздох облегчения. Первый перерыв с самого утра. Калеб осторожно берёт исходящий паром чайник и наливает две чашки кофе.

— С молоком или без?

— Без молока. И без сахара.

Повернувшись к ней спиной, он кидает в чашку пару Крышняков. Почему бы и нет? Попробовать стоит. Не помнит, что там вышло с Гринвудом, так что как-то они да действуют. Протягивает чашку.

— Спасибо. Знаешь, нравится мне эта комната. Везёт тебе, что у тебя есть такое помещение, Калеб.

— Классная атмосфера, правда?

Калеб услаждает взор её тёмно-красным свитером. Её потрясающие формы пробуждают в нём могучую волну желания. Аккуратно подхваченная талия. Красивая. Стройная. Аккуратная. Ну словно гремучая змея.

— Ну что, Калеб, что будем делать с Маргарет?

Калеб включает газ на самый маленький. Ставит чайник, чтобы сделать ещё по чашечке. Идёт на звук её голоса. Он должен напитаться покоем, который излучает эта женщина. Спокойствие, несущее облегчение. Защищающее его от его вздрюченной жизни.

— Надо всё сделать очень осторожно. Если мы перегнём палку, мать Маргарет сорвёт зло на девочке.

— Деликатное положение.

— Вот уж точно.

Делая очередной глоток, она смотрит на него поверх чашки. Калеб пялится в тёмные искрящиеся омуты. Позволяет ей читать свои мысли. Чтобы посмотреть, что выйдет. Её зрачки расширяются, когда она принимает послание. Высшая радость! Получилось! Улыбка. От которой у него срывает крышу. Вот она ближе, на расстоянии вытянутой руки. Он вдыхает французские духи с чёрного рынка. Чулки. Он осмеливается поднять руку, провести по лицу, ощутив нежность её щеки, и коснуться шеи. Чувствует трепетание.

— Ты не против, что я так делаю?

Она ставит чашку, мягкий, успокаивающий голос.

— Совсем нет. Очень приятно.

Вновь тяжёлые удары у него в груди, которые говорят, что он в деле. Отчаянная потребность обнимать и ласкать. Выражать любовь нежными прикосновениями.

— Так что мне делать, Калеб? Как думаешь, стоит поговорить с социальной службой и забрать девочку из дома?

Такая преданность работе делает ей честь. Руками он берёт её за ладошки, и поднимает на ноги. Укутывает в объятия, чтобы дать ей уют и радость. Она отвечает взаимностью, и они стоят, обнявшись, в тишине. Дарят друг другу Ласку Социального Работника. Чтобы напряжение и стресс ежедневного быта растаял в тёплых руках. Он нежно бормочет в ухо.

— В социальных службах плохо то, что они наводят кучу справок, прежде чем начать действовать. Тем временем мать наверняка узнает, что её сдала дочь, и снова схватится за утюг. И остановить её некому.

Снова шёпот. Теперь от неё. Не про социальные проблемы, а о личном и интимном. Еле-еле слышно.

— Я так долго этого ждала, Калеб. Хотела обнять тебя. Думала, так и не дождусь.

— Меня тоже всегда к тебе тянуло.

— Честно?

— Честно. Клянусь тебе.

— Скажи что-нибудь, Калеб. Ты так же меня хочешь, как я тебя?

Калеб отходит на шаг назад. Смотрит ей в глаза с нежной искренностью.

— Больше. Я хочу тебя больше всего на свете.

И больше не произносит ни слова. В лихорадочном возбуждении начинает раздевать её. В груди — барабанный бой. Калеб смотрит на её обнажённое тело, и ритм становится бешеным. Он не может поверить в свою удачу. Что такое с ним сегодня, что девушки так себя с ним ведут? Сначала Линда в кабинете, потом девочки в холле. Словно он кинозвезда или подростковый идол, которого они считают неотразимым. Неотразимый! Нет уж! В пизду! Никогда! Калеб знает, что это порция мамбо джамбо. Эта херотень джу-джу, которую дал отец Марии!

Но похоже работает. Одежда кучей лежит на полу у её ног. Она ждёт, обнажённая. Смотрит, как он истекает слюной, разглядывая её тело. Любуется ей с открытым ртом. Услада очей. Её плечи, груди, чёрный треугольник. Не чёткий и аккуратный, как обычно бывает, а подлинные джунгли. Сочное пастбище на экологически чистой растительности, буйно разросшейся внизу её животика и бёдер. Калебу не терпится вспахать эту шёрстку. И уронить в пашню своё семя. Чайник снова вскипает. Пар с шипением бьёт из носика.

Он шатко стоит на одной ноге, изо всех сил пытаясь стянуть галифе. Едва не падает от здорового вожделения. Анжела в своей социальной готовности помогать тянется к нему. Стаскивает сапоги, пока он сидит на краешке стола. Рычит и тянет, и оба сапога уже стоят на полу. Калеб заворожён её качающимися грудями. Нежно колышущимися из стороны в сторону. Загипнотизирован её красотой.

— Дай я сама.

Поднимает руки от Трусов Большого Ожидания и позволяет ей самой снять их. Она опускается перед ним на колени и стягивает их до пола. Издаёт вздох изумления.

— О Боже!

Его старый друг уже проснулся и вовсю приветствует её.

— Он у меня всегда накормлен и напоен.

Не то что агава, сказал бы он, но не успел. Она уже взяла в рот. Именно так, как он любит. Медленно, одними губами. Не давит. Без рук. Правильный ритм. Но даже теперь труба зовёт. Она помнит про работу. Прерывается, чтобы спросить.