Кого за смертью посылать - Михаил Успенский Страница 17

Цыган с пестрьм своим и шумным окружением споро собрался и подался прочь, оглядываясь на курицу с песиком.

Налим лизнул купца в ухо и тоже стал обнюхивать.

Жихарь запрыгал на босой ноге к новому коневладельцу:

— Дяденька, дяденька!

Снова в той же последовательности стали появляться ворон, песик, нетопырь, курица и незаметные под ногами, но острозубые мыши. У богатыря даже нашлись и бесплатные помощники из тех, кто заявился на ярмарку просто поглазеть.

Они тоже знали множество смертоносных примет. Купец, у которого, оказывается, в далеком Чуроканде и вправду поздно зацвел персиковый сад, быстро раскаялся в своей опрометчивой покупке и начал высматривать, кому бы сбагрить такого неудобного коня…

Дальше Жихарю и вмешиваться не пришлось — доброхотов было навалом. Он приглядывал издали. Пернатые и четвероногие участники заговора честно отрабатывали обещанную награду. Налим то и дело переходил из рук в руки, всякий раз стремительно теряя цену (хотя каждая сделка и отслеживалась Полелюевыми помощниками, неукоснительно собиравшими все скудеющий налог), и богатырь всякий раз опасался, что нарвется Налим на такого покупателя, который не верит ни в сон, ни в чох, ни в вороний грай.

Такового, к счастью, не обнаружилось.

Последним владельцем Налима стал совсем молодой парнишка из степняков. Он растерянно оглядывался и всхлипывал, поскольку степняцкие приметы, за небольшим исключением, совпадают с лесными. На приобретенного коня он смотрел с ужасом, ожидая немедленной кончины.

— Не плачь, сынок, — великодушно сказал богатырь. — Я тебе найду покупателя.

И повел Налима вместе с плачущим степняком на постоялый двор.

Ярмарочный староста, водяник и Колобок сидели за столом, спорили о чем-то.

Колобок, впрочем, сидел на столе, свесив ножки в новеньких лапоточках.

Юному степняку предложили цену вдвое больше той, что заплатил он сам, так что придраться Полелюй ни к чему не смог, хоть и старался. Добрый Жихарь даже заплатил за парнишку налог с продаж. Полелюй тряс головой, отгоняя наваждение.

— Не головой тряси, а мошной, — тихонько сказал богатырь. — Мы уж, так и быть, про заклад никому говорить не будем, чтобы тебя не позорить, а свидетели, небось, твои люди — не проболтаются…

— Хоть половину уступите, — попросил Полелюй. — Иначе расстанемся врагами…

— Прежде надо было глядеть, — сурово сказал Колобок.

В конце концов сошлись на трети заклада. Староста и тому был рад.

— Ты, конечно, нам на обратном пути устроишь засаду, — сказал Мутило. — Я тебя знаю. Так лучше побереги людей…

— Да как вы на меня подумать могли! — вскричал Полелюй. — Да я за столько лет! Да вы! Да я!

— Мировую, — подвел всему итог богатырь.

…На мировую он расщедрился — благо было с чего. Люди на ярмарке удивлялись, что староста среди бела дня перестал надзирать за торгом и сидит в кабаке, словно все прочие, поедая копченого гуся и запивая его ковшами вина и зимнего пива.

Отсутствием Полелюя немедленно воспользовались злодеи, потому что с улицы в кабак стали доноситься возмущенные вопли:

— На море на океане на острове на Буяне стоит железный сундук, а в железном сундуке лежат ножи булатные! Подите вы, ножи булатные, к такому и сякому вору, рубите его тело, колите его сердце, чтобы он, вор, воротил покражу купца Злыдаря, чтобы он не утаил ни синя пороха, а выдал бы все сполна.

Будь ты, вор, проклят моим сильным заговором в землю преисподнюю, за горы Араратские, в смолу кипучую, в золу горючую, в тину болотную, в плотину мельничную, в дом бездонный, в кувшин банный! Будь прибит к притолоке осиновым колом, иссушен суше травы, заморожен пуще льда! Окривей, охромей, ошалей, одеревяней, одурей, обезручей, оголодай, отощай, в грязи валяйся, с людьми не смыкайся и не своей смертию умри!

Крепкий был заговор — такой, что даже людям, не имевшим ни малейшего касательства к покраже, стало не по себе. Каково же тогда приходилось вору?

— Разберутся! — махнул рукой Полелюй и снова начал втолковывать Жихарю насчет каких-то неведомых прямых поставок, от которых Многоборью случится немалая прибыль.

— Хватит о делах! — подал голос Колобок. В пище он и вправду не нуждался, зато вино, оказывается, мог употреблять не хуже человека или водяника. — Выпить вина — прибавить ума…

— Куда тебе еще прибавлять, — сказал Мутило. — И так уже поперек глазу пальца не видишь.

— Нонсенс, абсурд, реникса! — заругался Колобок. — Я на бражке мешан, на крепком меду ставлен!

— Попей, попей — увидишь чертей, — пообещал богатырь.

— Я вас и так вижу который день, — сказал Гомункул. — Всех шестерых.

— Вот сколь светел стал! — изумился Жихарь. — И с чего бы?

— А с того, что лишь дурацкую голову хмель не берет! — не растерялся Колобок. Потом обхватил толстые щеки лапками и затянул:

Вы не вейтесь, враждебные вихри,

Над моею больной головой!

Не гнетите, о темные силы,

Вы так злобно народ трудовой!

Над седою равниною моря

Ветер тучи собрать норовит,

Но певец, со стихиею споря,

Всех утешит и оздоровит!

Эту песню, подобную стону,

Я не с бухты-барахты сложил:

Наблюдал я пучину бездонну,

На вершинах, случалося, жил.

Но в какой стороне я ни буду,

Не остануся я в стороне:

Помогу угнетенному люду,

Он заплачет еще обо мне!

— На мешке с золотом сидит, а сам горюет, — завистливо сказал Полелюй. — Чего плачешь-то?

— Людей жалко… — прорыдал Колобок. — Бабку с дедом особенно… Как они без меня там?

— И мне людей жалко, — неожиданно присоединился к нему водяник. — Живут помалу, мучаются помногу… В воде захлебываются… — И тоже заплакал — пресными слезами.

Наконец даже людям стало жалко самих себя.

— Жизнь мимо меня прошла, — тосковал Полелюй. — Весь свой век на ярмарке провел, для себя и не посуществовал… Только во сне сдалося, что на свете жилося…

— А я сирота — меня всякий обидеть норовит! — вспомнил Жихарь все свои давние огорчения.

— Так давай я тебя усыновлю! — расщедрился Полелюй. — А то на кого же мне ярмарку оставить, когда Безносая в темечко клюнет?

— Спасибо, — сказал Жихарь. — Но мне ведь княжеское родословие надобно, высокое происхождение. Чтобы за глаза не кликали подзаборником… Дедушка Полелюй, ты ведь здесь, на месте сидючи, получаешь от торговых гостей вести со всего света. Может, слыхал что-либо о моих младенческих годах? Мне ведь Кот и Дрозд ничего не рассказывали, да я по глупости и не спрашивал… А потом они сгинули, пропали неведомо куда.