Плавучая опера - Джон Барт Страница 14

И вроде действительно с облегчением вздохнул, хотя, конечно, пьяненький он был, как вы помните.

- Давно подслушиваете-то? - спрашиваю. - Прямо с тридцать второго года, а?

- Да почти, - мрачно так головой кивнул. - Одно тебе скажу - не сомневайся, я только дверь свою приоткрываю, ничего больше. Черт с ним, можешь меня презирать, если хочешь, мне это, Тоди, без разницы.

Но в глаза мне посмотреть не решается. Даже говорить ему трудно от стыда. А мы уж почти и спустились.

- Значит, свеженькая она, вы так находите! - сказал таким тоном, чтобы он немножко ободрился, хотя, вижу, он все еще в себя не придет.

- У меня их много было всяких, Тоди, - шепотом мне этак торжественно сообщает. - Жена моя, упокой Господи ее душу, славная была женщина, хотя лицом не больно-то вышла, спорить не стану; а потом, ты знаешь, я же всю жизнь плавал, ну веселых-то девчонок всегда полно, какие работяге в два счета помогут кошелек развязать и кое-что еще. Смазливенькие тоже попадались, все умеют, хоть в глухомани выросли, так-то вот, сэр! А меня и в большие города заносило, где веселые дома имеются, бывал я там, честное слово, много раз бывал. - Воспоминания пробудили улыбку, но тут же он опять насупился. -Только вот что я тебе скажу, Тоди, и помереть мне на месте, если не так: ни одной такой не видел, чтобы с твоей девчонкой сравнивать, чего там, хоть постель за ней убирать, чтоб достойна была. Потому как красавица она у тебя, Тоди, уж ты меня послушай!

- Старый козел, - говорю, помолчав малость.

- Дверь я теперь закрывать буду, - говорит он покаянно.

- Да уж пожалуйста, - смеюсь, а он, похоже, успокоился, опять орлом смотрит. Какая мне мысль пришла в голову замечательная, каждое бы утро так. Чудесный мне предстоит день, незабываемый.

- Ну, до свидания, капитан. - Мы уже до холла добрались. - Может, еще зайду к вам попозже. А сейчас надо счет оплатить.

Капитан Осборн, однако, не собирался меня отпускать. Вцепившись мне в руку, с минуту пожевал свои перепачканные кофе усы, обдумывал, как бы приступить к волновавшей его теме.

- Вы с этим брехуном Хекером согласны? - наконец начал он, косясь на меня немножко подозрительно. - Дескать, хорошо быть старым и все прочее.

- Нет, не согласен,

- Сон у меня скверный, - помолчав, сказал капитан, уставившись поверх моего плеча на пейзаж за выходящей на улицу дверью. - Бывает, несколько ночей подряд глаз не сомкну, да, сэр, лежу вот и не сплю, а усталости особой не чувствую, все равно мне - поспал не поспал. До моих лет дожить надо, тогда поймете, штука-то в том вся и есть, что сон не нужен становится, потому как, пока на ногах, делать тоже ничего не делаешь, не можешь просто, откуда ж усталости взяться? Старики много всякого слышат, чего не надо бы, а когда надо, они на ухо туги. Слышу я тебя и девчонку твою слышу, бывает, так бы вот к вам вошел да поговорил, только от катара этого проклятого один хрип получается, и бронхит совсем замучил, да еще ревматизм - лежишь не шевельнешься и сам себя ругаешь, стыдно, мол, за людьми-то шпионить, ан нет, все одно, каждый звук ловишь, пропади все пропадом. Уж как я себя понукаю - встань, дверь свою затвори, но, понимаешь, прямо беда, старикам с постели подняться - это ж мука какая, трудов-то сколько, пока с силами соберешься, а потом целый день об одном мечтаешь, мол, скоро лягу, отдохну, ну лег, а сна ни в одном глазу, помнишь ведь: еще неизвестно, может, нынче лег, а завтра уж тебе и не встать. Думаешь про это, думаешь, сам попробуй под такую колыбельную заснуть! А когда накачаю себя все-таки и до двери доползу, оттуда еще лучше слышно, Тоди, как ты с девчонкой своей возишься, ну и вспомнишь - а у меня-то уж никогда больше этого не будет!

Он замолчал, тяжело дыша, а я стоял изумленный, что это капитан сегодня так разговорился?

- Вот так-то, сэр, - Хекер, может, и прав, он ученый такой, не мне чета, только ни черта хорошего в старости нету, головой за это поручусь. От синуса этого или, как там, синусита в носу столько груза всякого, прямиком на дно потащит, и глаза мокрые, и ноги цепенеют, если не ходить все время, а станешь ходить - кости болят. Вот было бы мне лет сорок и чтобы со здоровьем никаких хлопот, крепкий чтобы был вроде бревна бесчувственного и работать мог с утра до ночи, а сейчас что? - целый день сомневаешься, да ты живой еще или нет, ноет везде, тянет, нос вон раздулся от насморка, по ногам палкой колотить приходится, пока не зашевелятся, нет уж, про старость сказочки-то мне рассказывать не надо.

- Он просто ребенок, наш мистер Хекер, - сказал я в восторге от этой речи.

- Семьдесят ему всего и здоров как бык, - проворчал капитан. - Мне бы семьдесят было, я бы тоже веселился, да я вообще ни про какую старость не думал, пока на девятый десяток не пошел. А думать про нее, уж не сомневайся, жутко, про старость да про смерть, дудки, сэр, я лучше с постели весь день не слезу и от синуса задыхаться буду, в горшок писать, хлеб черствый жевать, только помереть не согласен! А которые долдонят, что, мол, смиряешься, потому как старый стал, те просто врут, так и знай, вот когда мне время придет, услышишь еще, как я орать да ругаться стану.

И долго еще он в том же духе рассуждал, причем я все запомнил, однако хватит уже про капитана Осборна, вам, может, вовсе и не нравятся старики, не то что мне. В общем, высказался он, явно позабыв, за что повиниться хотел, - и вывел я его на улицу, к дружкам, таким же бездельникам, у них там скамейка есть, на солнышке погреться. Я его, думаю, любил, если вообще любил хоть кого-то; для него смерть окажется лишь особенно выразительной паузой в бессвязном, спотыкающемся монологе, а для большинства людей чего лучше желать? Он себя на этот счет обманывал в конечном-то счете, а потому жалеть его не было причин. Наблюдая за ними обоими беспристрастно, гораздо больше жалости я испытывал к мистеру Хекеру с его гимнами старости и освобождающей от забот смерти: вот Хекер-то действительно себя обманывает, легко предвидеть, как тяжело придется ему за это когда-нибудь расплатиться. Да и сейчас уже все его силы уходят на то, чтобы выдумывать разные подпорки для своего заблуждения, строя эти подпорки в одиночестве, поскольку из-за своей одержимости благочестивыми мыслями он остался совсем без друзей, тогда как капитан Осборн, который знай себе сопел, хмыкал, громыхал костями да плевал куда ни попадя, в жизни не изведал, что такое мрачный денек.

Я вспомнил про свою скромную затею и отправился в регистратуру. Джерри Хоги, наш администратор, сидел за конторкой. Он был мой приятель, и это благодаря его широкому взгляду на вещи Джейн вопреки принятым в гостинице правилам могла, когда вздумает, являться ко мне в номер все последние пять лет. Обменявшись с ним обычными утренними приветствиями, я попросил листок с маркой гостиницы и нацарапал записочку Джейн.

- Отдайте той юной леди, Джерри, - сказал я, сложив листок конвертиком.

- Обязательно.

После чего я выполнил ритуал, установленный мной в 1930 году (и остающийся по-прежнему неизменным), - выписал чек на доллар и пятьдесят центов в оплату суточного проживания в отеле "Дорсет".