Снимать штаны и бегать - Александр Ивченко Страница 13

Елизавета замолчала. Глаза ее, казалось, смотрели на Бородинское поле, по которому ручьями текла человеческая кровь. Василий первым стряхнул с себя оцепенение:

– Простите, Елизавета! Позвольте спросить. Что вы мне читаете? Это – ваше?

– Что вы! Это воспоминания одного подпоручика. Участника Бородинской битвы. Гавриила Петровича Мешетича. Вы интересовались, и я позволила себе сделать выборку.

– А он имеет отношение к Славину?

– Нет. В 1812 году он был подпоручиком 2-й батарейной роты 11-й артиллерийской бригады 11-й пехотной дивизии 4-го пехотного корпуса. И…

– Простите, Елизавета! Но нет ли у вас м-м-м… Знакомых из Славина? Тоже с воспоминаниями?

– Понимаете, в Славинской губернии тоже формировались полки народного ополчения, – горячо заговорила Елизавета. – В городе проходил сбор денежных пожертвований на экипировку этих полков, деньги принимались от представителей всех сословий. Много солдат и офицеров из Славина сражались в составе различных воинских частях русской армии. Все это было, пока об этом помнили. Но теперь…

Елизавета в задумчивости провела тонкими пальцами по переплету книжицы. Меж ее бровей обозначилась чуть заметная скорбная морщинка.

– Это сложно, но я попытаюсь вам объяснить. Когда-то в Славине было Торцовское кладбище, где на особой аллее хоронили героев той войны. Но кладбища уже нет. На его месте выкопали котлован, когда строили новый завод. А могильными плитами… – Елизавета тяжело вздохнула.

– Да, про плиты я знаю… – Василий тоже смутился. – Скажите, и даже вы не сможете помочь? Ведь у вас есть, как бы это сказать, знакомства? Связи?

– Увы… И дело здесь даже не в связях. Дело, скорее, в некоторых особенностях людской памяти. Если позволите, я объясню. Вот, к примеру, жил в те времена в Славине один человек. Генерал-майор Лев Бубнеев…

– Генерал? Это отлично! – воодушевился Василий.

– Как бы вам поточнее объяснить, – вздохнула Елизавета, – Лев Аристархович Бубнеев родился в 1771 году, но не в Славине. Имение Бубнеевых находилось где-то за городком Лыткарино в Подмосковье. Род был знатным, но обедневшим. Родителей мальчик лишился рано, и в 15 лет опекун определил его на военную службу. Был он сначала прапорщиком пехотного полка, потом – поручиком. Умом и смелостью не блистал. Не имея богатства и протекции, медленно продвигался по службе. В июле 1812 года в местечке Островно под Витебском он исчез. Долгое время считался погибшим. Но спустя пять лет он вернулся в Россию с рассказом о том, как при ночной вылазке его захватили в плен шассеры.

– Шассеры?

– От французского chasseur – егерь. Выяснить, по доброй воле или по принуждению Бубнеев оказался у противника, не представлялось возможным. Пришлось верить на слово. Так или иначе, его участие в войне – вопрос довольно условный. Если в чем по-настоящему и преуспел Лев Бубнеев, так это в искусстве пускать пыль в глаза. Его батальные рассказы пользовались чрезвычайным успехом у дам. В результате Бубнеев удачно женился на княгине Висловской, взял хорошее приданное, переехал в столицу, получил звание подполковника, вошел в Свет. К 1828-му году он уже был полковником, имел орден Святой Анны и, как говорят, наградное именное оружие, полученное из рук самого императора. Наверное, о некоторых секретах продвижения по службе и получения наград за «батальные заслуги» Льва Аристарховича могла бы поведать его жена, красавица Ольга Алексеевна. У нее же можно было бы расспросить о некоторых подробностях скандала и тайной дуэли Бубнеева с одним из членов царской семьи, после которой он был вынужден подать в отставку. Не то в память о его заслугах, не то о заслугах его жены, Бубнеев был уволен из армии в звании генерал-майора. Однако же из столицы он был удален в «почетную ссылку» – в Славинскую губернию. Здесь он приобрел имение недалеко от Буспутной Слободы. Вскоре от скуки пристрастился к вину и картам. В 1835 году Бубнеев умер, оставив свою семью в глубокой нищете.

Из-за слухов о наградном оружии, с которым он якобы был похоронен, могилу генерала многократно тревожили. Местные крестьяне мечтали найти его «золотую шаблюку». Можно было б предположить, что саблю, полученную из рук императора, если она вообще была, генерал проиграл в карты или заложил ростовщикам задолго до смерти. Естественно, в могиле ничего не находили. Но слухи о неудачах забывались гораздо быстрее, чем сплетня о «золотой шаблюке». А потому землю на Торцовском кладбище перепахивали вплоть до строительства завода. Не только на кладбище, но и в генеральской усадьбе, и вокруг деревеньки Бубнеевки.

Сегодня и усадьба, и Бубнеевка ушли на дно водохранилища. Где покоятся кости генерала Бубнеева, никто с точностью сказать не может.

– Даже вы?

– Даже я… Мы подошли к главному. К особенностям человеческой памяти. С нею все не так просто. Казалось бы, память дана людям, чтобы помнить. Но на самом деле она дана еще и затем, чтобы забывать. Что запомнить, а что забыть – решает сам человек. В этом и состоит искушение. Ведь, согласитесь, человеческая память очень часто бывает пристрастна. Иногда человек ревниво перебирает людские свершения и с гораздо большей охотой удерживает в памяти низкие и подлые поступки как возможное оправдание собственным подлостям и низостям, но не переносит подвигов, светлых и искренних жертв, объяснения которым не находит в себе.

Посудите сами: генерал Бубнеев остался в истории, благодаря скандальной красоте своей супруги и некоторым вольностям ее поведения. История сохранила этот пошлый светский анекдотец, утратив, правда, его подробности. Народная молва за двести лет не забыла даже генеральскую «золотую шаблюку». А что осталось в истории от десятков тысяч жизней, которые прервались в один день на Бородинском поле? Для подлинного подвига тысяч и тысяч простых ополченцев, солдат и офицеров места на страницах истории нашлось очень мало. Мы знаем имена десятков, в лучшем случае – сотен. Остальные ушли безымянными. Их имена с благодарностью хранились в памяти выживших в той битве.

Но человеческий век короток. Один за другим ушли те, кто видел Бородино своими глазами. Их имена постепенно стирались из людской памяти, как стирались они и с могильных плит. Вместе с ними стерлись люди. Поэтому я не могу вас познакомить с героями той войны. Их нет…

– А что есть?

– Наверное, вам виднее. Предположу, что с годами гром артиллерии и свинцовый дождь, рвущий плоть на куски, в людской памяти подменился бравурной барабанной дробью. Ополченец, вооруженный одной лишь дубиной-ошарашником или вилами, стал бравым усатым кавалергардом. Реки крови превратились в потоки шампанского, стоны раненых, моливших о смерти – в лихие гусарские баллады. Тиран, стоявший в двух шагах от порабощения всего мира, сегодня видится не более чем смешным коротышкой. Война, потрясшая и обескровившая всю Европу, перемолота памятью в развеселую прогулку хмельных гусар, которые прогнали французов едва ли не хворостиной, как стаю гусей.

Впрочем, вы и без меня все это знаете… Я, если так можно выразиться, несколько старомодна, и потому у меня-то несколько другой взгляд те события.