Дневник Васи Пупкина - Алекс Экслер Страница 10

Набрали мы коробок пять: костюм, галстук, туфли, рубашку и запонки. Вторая змеюка даже носки заставила купить, потому что, дескать, с дырявыми носками можно запачкать моими грязными ногами туфли, которые хранят светлую память о Версаче. Подошли к кассе, сели в кресло и блондинка стала на аппарате цифрами щелкать. А нам кофе принесли и конфеты. Обхаживают, так сказать, важных клиентов. Досчитало это чудо современной химии и заявляет, что с вас, папаша, всего-навсего какая-то фигня в размере семи тысяч двухсот пятидесяти двух долларов в национальных американских буказоидах. Но поскольку мы такие важные клиенты, сказала блондинка, лично товарищ Версаче делает нам скидку в два доллара.

Видали? Тут не только я офигел со страшной силой. У самого папика конфета вместо желудка куда-то между ребер провалилась. Он так покраснел, что я думал — хватил кондратий моего родного папашку прямо в бутике. Наступила тяжелая, гнетущая тишина (эту фразу я в какой-то книжке вычитал). Видно было, что папика со страшной силой раздирают внутренние противоречия. С одной стороны — он тут перья распушил так, что подметать дня два придется. С другой — надо быть идиотом, чтобы за это барахло отдавать такие деньги. Тем более, что костюм, если честно, помойка редкостная. Даже папику это сейчас стало ясно. Одно дело — с блондинкой ля-ля сю-сю часок разводить, с другой — честно уворованные у акционеров деньги вот прям так отдавать за это безобразие. Но папик у меня — молодец. Откашлялся и важно заявил, что забыл кредитную карточку дома, поэтому, дескать, пускай они тут все уложат, а мы сейчас за кредиткой сходим и вернемся за своими покупками. Эти змеюки, конечно, набычились, но делать нечего. С папика только потребовали расплатиться за порванные моим дырявым носком туфли. Да, фигня всякая. Девятьсот восемьдесят пять долларов, если вас не затруднит. Можно мелкими купюрами.

Вышли на улицу, идем как Наполеон из Москвы. Я попробовал было напомнить, что кое-кто возражал против всяких версачей, на что папик сказал, что он — совсем не Иван Грозный, и что посоха ему не нужно, чтобы внушить сыну уважение к родителю. Потом помолчал и спросил — про какой такой «Левис» я ему говорил? Я радостно отвечаю, что совсем рядом: одна остановка на такси. Еще стратегически сказал, что категорически возражаю против покупки ковбойской шляпы, на что папик набычился и заявил, что если отец захочет купить своему дорогому (в прямом смысле слова) сыну шляпу, то чтобы этот сын не смел и пикнуть.

Вот так вот, ребята. Висит в шкафу моя роднулька! Джинсовый костюмчик! Джинсики, курточка, ковбойка и шейный платочек с рекламой вредных для здоровья сигарет марльборо. А снизу — ковбойские сапожки стоят. Папик сказал, что в них вообще без носок ходить можно, раз у меня на них такая идиосинкразия. А на шкафу — чего лежит? Настоящая ковбойская шляпа, чтоб я сдох! Тактика — великое дело. Конечно, это тоже все в копейку влетело. Четыреста пятьдесят долларов. Но папик сказал, что ему для единственного наследника ничего не жалко. Сыновнюю любовь и уважение, сказал папик, не купишь ни за какие деньги. А из порванных туфель за тыщу баксов он себе сделал домашние тапочки. Говорит, что очень удобные.

23 мая: Сегодня воскресенье. Утром встал, делать — абсолютно нечего. По телевизору идет всякая лабуда, видак смотреть — надоело, хуже горькой редьки. Родители вчерашний вечер провели тихо-мирно, играя в нарды. Опять, правда, чуть не подрались, когда папик выиграл у мамика двадцать восемь помывок посуды, но потом помирились. Так что утром боевых действий не ожидалось, поэтому я решил приготовить дорогим родителям гранд-яичницу.

Собственно, кулинарил я первый раз в жизни, но надеялся, что уж яичницу приготовить — плевое дело. А уж «гранд-яичницу» — легче легкого: берешь яйца, всякие продукты и делаешь. Короче, сначала встал вопрос — сколько яиц надо для того, чтобы накормить нашу боевую ячейку общества. Ну, папику яиц пять надо, не меньше. Мамику и трех хватит. А мне, как растущему молодому организму, семь-восемь — минимум. Набабахал все это дело на сковородку, разболтал вилкой, сверху окропил солью и стал думать — чего бы еще туда присоседить. В холодильнике нашлись сосиски — пошли в дело. Две сардельки (одна вареная) — тоже покидал на сковородку. Сыра эдамского двести грамм добавил, полбанки лечо, кусок салями (резать не хотелось, поэтому положил так), помидорчики кружочками покрошил, огурчиков пять штук и недоеденный папашкой кусок ветчины, пытался говядину из кастрюли выудить, но только измазался весь и бульоном облился. Наткнулся в холодильнике на кучу всякой зелени, покрошил в сковородку: укроп, петрушку, салат, кинзу, сельдерей, цицмак и молодой лучок. Отошел в сторону и стал любоваться на дело рук своих.

Что и говорить, картина на сковородке получалась весьма внушительная, но не хватало каких-то финальных аккордов. Поэтому произвел археологические раскопки в холодильнике и прибавил к своему демоническому произведению: полбанки горошка, кусок палтуса (пахло от него — на всю квартиру, но я думал, что так и полагается), с десяток рыбки-тараньки, соус для барбекю (я сначала подумал, что это — для куклы Барби, но потом оказалось, что вполне съедобно), три вида кетчупа, два вида соевого соуса, три завядшие редиски, десяток зерен кофе со дна банки (мамик говорила, что папику нужен кофеин, а то он дикий совсем стал), плитку зеленого китайского чая (как национальный колорит) и несколько маслин для эстетизма. Жарил-парил все это роскошество минут двадцать, за это время и родители встали.

Пока папик выискивал в ванной свою зубную щетку, мамик прибежала на кухню, увидела мои кулинарные поползновения и чуть не прослезилась: мол, сыночек, зараза, первый раз в жизни позаботился о родителях. Папик тоже выскочил из ванной как пробка из бутылки, когда туда доплыли кухонные запахи. Заорал на всю кухню, что, дескать, вот и пришел тот самый день и час, когда сыночек решил накормить своих престарелых предков. Потом, впрочем, посмотрел на сковородку и сказал, что кусочек дерьма оттуда следовало было убрать, просто так, за ради эстетизма. Я папику предложил не разыгрывать из себя идиота и не называть такими кошмарными терминами кусок салями. Она с мамиком сели за стол, схватили ножи и вилки, а я в это время разделил гранд-яичницу на три части и вывалил на тарелки. Папик первый кусок проглотил с налету и замычал: «М-м-м-м… Неземное наслаждение. Спасибо тебе, сыночек. А я уж думал, что ты ни на что не годишься». Мамик была более осторожна, поэтому первый кусок долго обнюхивала и все допытывалась — чего я туда положил. Потому что на вид компоненты определить было невозможно: все ингредиенты смешались и перепеклись так, что даже я уже не понимал — где яйца, где таранька, а где редиска с огурцами.

Папик, после первого куска, сначала сидел веселый, а потом, по мере продвижения яичницы в пищевод, почему-то все грустнел и грустнел. Минут через пять загрустил окончательно, посмотрел на мамика и заявил, что не прочь слопать бутерброд с ветчиной. Тут я пожалел, что не кинул в яичницу хлеба, потому что в этом случае бутерброд стал бы неотъемлемой составляющей частью моего коронного блюда. Мамик сказала, что ей сегодня утром почему-то совсем не хочется кушать, и что она не прочь выпить обычную чашечку кофе. Я радостно заявил, что изобрел новое направление в кулинарии, и что теперь достаточно просто отведать моей яичницы, чтобы организм полностью насытился всеми необходимыми завтракательными компонентами (с этими словами я налил по тарелкам яблочного джема, который случайно обнаружил в одном из кухонных шкафчиков).