Шапка - Владимир Войнович

Повесть

Когда Ефима Семеновича Рахлина спрашивали, о чем будет егоследующая книга, он скромно потуплял глаза, застенчиво улыбался и отвечал:

- Я всегда пишу о хороших людях.

И всем своим видом давал понять, что пишет о хороших людяхпотому, что сам хороший и в жизни замечает только хорошее, а плохого совсем невидит.

Хорошими его героями были представители так называемыхмужественных профессий: геологи, гляциологи, спелеологи, вулканологи, полярникии альпинисты, которые борются со стихией, то есть силой, не имеющей никакойидеологической направленности. Это давало Ефиму возможность описывать борьбупочти без участия в ней парткомов, райкомов, обкомов (чем он очень гордился) итем не менее проталкивать свои книги по мере написания, примерно по штуке вгод, без особых столкновений с цензурой или редакторами. Потом многие книгиперекраивались в пьесы и киносценарии, по ним делались теле- и радиопостановки,что самым положительным образом отражалось на благосостоянии автора. Еготрехкомнатная квартира была забита импортом: румынский гарнитур, арабскаякровать, чехословацкое пианино, японский телевизор "Сони" и финскийхолодильник "Розенлев". Квартиру, кроме того, украшала коллекциядиковинных предметов, привезенных хозяином из многих экспедиций. Предметы былиразвешены по стенам, расстелены на полу, расставлены на подоконниках, накнижных полках, на специальных подставках: оленьи рога, моржовый клык, чучелопингвина, шкура белого медведя, панцирь гигантской черепахи, скелетыглубоководных рыб, высушенные морские ежи и звезды, нанайские тапочки,бурятские или монгольские глиняные фигурки и еще всякая всячина. Показывая мнеколлекцию, Ефим почтительно комментировал: "Это мне подарили нефтяники.Это мне подарили картографы. Это спелеологи".

В печати сочинения Рахлина оценивались обычно оченьблагожелательно. Правда, писали о них в основном не критики, а те же самыеспелеолухи (так всех мужественных людей независимо от их реальных профессийименовал друг Ефима Костя Баранов). Отзывы эти (я подозреваю, что Ефим сам их исочинял) были похожи один на другой и назывались "Нужная книга","Полезное чтение", "Это надо знать всем" или как-нибудь вэтом духе. Они содержали обычно утверждения, что автор хорошо знаком с трудом ибытом изображаемых героев и достоверно описывает романтику их опасной инелегкой работы.

Во всех его рассказах (раньше Ефим писал рассказы), повестях(потом стал писать повести) и романах (теперь он пишет только романы) действуютлюди как на подбор, хорошие, прекрасные, один лучше другого.

Ефим меня уверял, что описываемые им персонажи и в жизнитакие. Будучи скептиком, я в этом глубоко сомневался Я знал, что люди вездеодинаковы, что и на дрейфующей льдине среди советского коллектива есть ипартийные карьеристы, и стукачи, и хоть один кадровый работник госбезопасноститоже имеется. Потому что в условиях изоляции и долговременного отрыва от родиныу некоторых людей даже очень большого мужества может появиться желание выразитькакую-нибудь идейно незрелую мысль или рассказать сомнительный в политическомотношении анекдот. Не говоря уж о том, что эта самая льдина может продрейфоватькуда угодно и нет никакой гарантии, что ни у кого из хороших людей не хватитмужества остаться на чужом берегу.

Когда я высказывал Ефиму это свое циничное мнение, он дажепозволял себе сердиться и горячо уверял меня, что я ошибаюсь, в суровыхусловиях действуют другие законы и мужественных людей судить по обычным меркамнельзя. В каком смысле нельзя? - спрашивал я.- В том смысле, что не найдетсясреди них ни одного, который сбежит? Не найдется ни одного, который погонитсяза сбежавшим? А если найдутся и тот и тот, кто из них хороший, а кто плохой?

В конце концов Ефим просто замолкал и поджимал губы,показывая, что спорить со мной бесполезно, для того, чтобы понимать высокиеустремления, надо самому обладать ими.

Во всех его романах непременно случалось какое-нибудьцентральное драматическое происшествие: пожар, буран, землетрясение, наводнениесо всякими к тому же медицинскими последствиями вроде ожогов, обморожений,откачки утопленников, после чего хорошие люди бегут, летят, плывут, ползут напомощь и охотно делятся своей кровью, кожей, лишними почками и костным мозгомили проявляют свое мужество каким-то иным, опасным для здоровья способом.

Сам Ефим был мужественным, но не храбрым. Он мог тонуть вполынье, валиться с какой-нибудь памирской скалы, гореть при тушении пожара нанефтяной скважине, но при этом всегда боялся тринадцатых чисел, черных кошек,вирусов, змей, собак и начальников. Начальниками он считал всех, от когозависело дать ему что-то или отказать, поэтому в число начальников входилиредакторы журналов, секретари Союза писателей, милиционеры, вахтеры, билетныекассиры, продавцы и домоуправы.

Обращаясь к начальникам с большой или маленькой просьбой, онпри этом делал такое жалкое лицо, что отказать ему мог только совершеннейшийистукан. Он всегда просил, вернее, выпрашивал все, начиная от действительноважных вещей, например переиздания книги, до самых ничтожных, вроде подписки нажурнал "Наука и жизнь". А уж как он хлопотал о том, чтобы"Литературка" отметила его пятидесятилетие юбилейной заметкой сфотографией, как боролся за то, чтобы ему дали хоть какой-нибудь орден,- обэтом можно написать целый рассказ или даже повесть. Я писать ни того, нидругого не буду, скажу только, что битву свою Ефим выиграл лишь отчасти:заметка появилась без фотографии и без всяких оценочных эпитетов, а вместоордена ему в порядке общей очереди была вручена Почетная грамота ВЦСПС.

Впрочем, замечу к слову, кое-какие металлические знакиотличия у Ефимова все же имелись. В конце войны, прибавив себе в документахпару лет, Ефим (он уже тогда был мужественным) попал в армию, но до фронта недобрался, был ранен во время бомбежки эшелона. Это его неудачное участие ввойне было отмечено медалью "За победу над Германией". Двадцать илитридцать лет спустя ему за то же самое дали по юбилейной медали, в семидесятомгоду он получил медаль в честь столетия Ленина, а в семьдесят первом - медаль "Заосвоение нефтегазовых месторождений Западной Сибири". Эту награду Ефимувыдал нефтегазовый министр в обмен на экземпляр романа "Скважина",посвященного, между прочим, не западносибирским, а бакинским нефтяникам.Упомянутые медали украшали ефимовскую анкету и в биографических данныхпозволяли ему со скромным достоинством отмечать: "Имею правительственныенаграды" А иной раз он писал не правительственные, а боевые, так звучалоэффектней.

Меня Ефим посещал обычно по четвергам, когда ему какветерану войны в магазине напротив моего дома выдавали польскую курицу, пачкугречки, рыбные палочки, банку растворимого кофе и слипшийся засахаренныймармелад "Лимонные дольки". Все это он носил в большом портфеле, вкотором помещались и другие закупленные по дороге продукты, а также параэкземпляров только что вышедшего романа для подарков случайно встреченнымнужным хорошим людям. Там же, конечно, была и новая рукопись, с которой онспешил ознакомить своих друзей, в число которых включал и меня. Я до сих порхорошо помню толстую желтую папку с коричневыми завязками и надписью"Дело".