Старый тракт - Георгий Марков Страница 76

На такой поворот дела я не рассчитывал. Я шел домой, в общежитие крайкома партии, где мне после женитьбы предоставили десятиметровую комнату, размышляя, к лучшему или к худшему повертывает жизнь.

Осторожно подойдя к окну, я встал на выступ облупившегося кирпичного фундамента и увидел свою боевую подругу. Она лежала на кровати, на животе, обхватив голову руками. Возможно, она плакала тихо и безутешно по поводу нашей разлуки, а может быть, была просто в дреме после бессонной ночи.

Я неторопливо постучал в окно, она вскинула голову, не улавливая еще, где стучат. Лицо ее было зареванным, и я понял, что она омыла уже первые часы нашей разлуки горькими слезами.

Увы, тогда еще она не знала, что впереди и ее ожидают разлуки, куда более драматические, чем эта, пока не состоявшаяся разлука наша…

А сапером я стал почти через год, и, можно сказать, что этот рубеж был началом той самой части моего бытия, которую я обозначаю как самую трудную и тревожную в первой половине моей жизни.

От должности ответственного редактора «Большевистской смены» меня еще не освободили, и я вышел на работу, как будто перед этим никаких событий не происходило.

И закрутилась редакционная колесница дальше…

1 декабря произошло событие, которое потрясло всю страну. Выстрелом в Смольном был убит Сергей Миронович Киров.

Я хорошо, во всех подробностях помню эти дни. Мне не хотелось бы сегодня ни прибавлять к тому, что было пережито, ни убавлять из этого ни одной капельки.

Мы все в редакции восприняли это событие как трагедию масштаба громадного, неслыханного после смерти Ленина.

Что-то особенно зловещее, неотвратимо трагическое, угадывалось в этом выстреле в Ленинграде.

Все были убеждены, что на этом трагедия не остановится, что последуют какие-то новые события — значительные, затрагивающие всех нас, не только сотрудников редакции, весь народ.

Я не принадлежу к числу верующих в Бога, но в предчувствия человеческие верю, верю в народную интуицию, предугадывающую грозовые потрясения — войны, засухи, разгул стихийных сил природы, эпидемии и т. д. Остается великой тайной, как происходят эти проникновения в зародыши предстоящих событий, но факт остается неопровержимым — народная мысль идет впереди конкретного опыта.

Выстрел в Кирова оценивался вселюдно, как преддверие новых бед, хотя еще летом 1934 года прокатилась волна арестов, которая тоже предчувствовалась по каким-то порой совершенно неуловимым признакам.

Были собраны в ряде мест прощенные вначале советской властью генералы и офицеры и многие активные участники партийных оппозиций. Обострялась подозрительность к спецам разного ранга и профиля.

У нас в Сибири это коснулось, прежде всего, Западно-Сибирской Плановой комиссии и ее подразделений в Кузбассе, в которых было много специалистов с подмоченной репутацией в прошлом.

Еще больше настораживало решение о проведении поголовной проверки партдокументов. Ведь только что по основным регионам страны прошла чистка партии. Значит, она не достигла цели. Почему? И главное — по каким линиям? Мало вычистили? Или не тех изгнали, кого следовало бы изгнать? Или, наоборот, изгнали больше, чем следовало бы? Но за этими вопросами просматривался основной, самый существенный вопрос: что будет дальше? Куда пойдет страна?

Ответ на эти вопросы дали похороны С.М. Кирова и передовые статьи «Правды», которые мы публиковали у себя в газете немедленно. ТАСС передавал их по телеграфу (других средств срочной связи тогда еще не было), с категорической припиской: «Под ответственность редакторов — публиковать в очередном номере, на видном месте, без сокращений».

Прежде чем отправить ту или иную статью в набор, мы прочитывали ее в своих редакционных комнатах. Имя Сталина упоминалось на каждой странице по пять и десять раз, впервые Сталина называли «родным и любимым», «гениальным стратегом социалистической революции», «великим вождем партии и народа». Сплочение вокруг Сталина выдвигалось как единственное условие торжества идей Октября, полного и победоносного разгрома классового врага, объединившего все свои усилия для борьбы против партии пролетариата. Бдительность, наступательное разоблачение врагов всех мастей и оттенков, безжалостное уничтожение их — вот что требовали газеты от всех коммунистов, комсомольцев, всех трудящихся.

Как ни категоричны были статьи, как ни блистали сталью отточенных формулировок, они не снимали вопросов, которые возникали у многих: почему с каждым днем имя Ленина, признанного всем человечеством вождем и стратегом социалистической революции, единственно бесспорным организатором партии и советского государства, отодвигается куда-то в тень? Почему Сталин, малоизвестный в годы, непосредственно примыкающие к Октябрю, вдруг оказывается самым верным и самым последовательным соратником Ленина? Почему дальнейшая судьба партии и страны связывается только с именем Сталина, только с ним одним? Разве ленинские принципы коллективного руководства устарели? Не выдержали проверки временем? Ленинизм живет, развивается, или ленинизм уступает место какому-то иному учению на исторической арене?

По этим вопросам говорили открыто, спорили страстно, а порой даже ожесточенно.

Я убежден, что об этих обсуждениях знало и политическое руководство в Москве, и сам Сталин знал. И, скорее всего, учитывая именно эти обстоятельства, имя Сталина все сильнее и сильнее вздымалось над гребнями народной жизни. Доводы, которые выдвигали с именем Сталина, все больше и больше приобретали напор, мощь урагана, и слова, прославляющие его, завораживали, подобно шуму водопада.

Заговорщическая деятельность так называемых врагов народа, изображалась в масштабах колоссальных, втолковывалось всем и каждому, что наша Родина под угрозой гибели, и только со Сталиным во главе мы можем вызволить ее из беды, спасти революцию от разгрома.

Все происходящие после убийства Кирова события, разоблачения и судебные процессы утверждали это раз за разом — бесповоротно, и только так, и никак иначе.

Перемены происходили стремительно, и были они различного свойства. Раньше в крайком партии мы ходили по партбилетам, теперь было создано бюро пропусков — общее: и для партийных, и для беспартийных.

Раньше Роберт Индрикович Эйхе ходил в одиночку, его можно было встретить и на улице, и на стадионе, теперь же его всюду сопровождали два охранника в штатском. Многие замечали, как это тяготило Эйхе, и он заставлял, по-видимому, охранников ходить от него на почтительном расстоянии. В его приемной наряду с секретарем был посажен дежурный офицер НКВД. Представляю, какое огорчение вызвало это нововведение у Яна Яновича Озолина, который в свое время справлялся с этой работой один, да еще будучи управделами крайкома.

А вскоре начались фундаментальные кадровые перестановки повсюду. Газеты пестрели сообщениями о переезде того или иного руководителя из одной республики в другую, из края в край, из области в область. Кое-кто из руководителей центрального ранга были посланы в области. Так было, например, с П.П. Постышевым, посланным в Куйбышев первым секретарем обкома партии.