Кавказская слава - Владимир Соболь Страница 7

Несу вам исповедь мою,

Мой ангел, я вам рапортую,

Что вас я более люблю,

Чем пунш и лошадь верховую!..

Когда гусары с особенным чувством выводили последние строки романса, кто-то тронул Мадатова за плечо. Обернувшись, он увидел Чернявского. Фома, хотя и произведен был в поручики, но в офицерском собрании сидеть не любил. Среди старших офицеров ему было неловко.

Ланской тоже повернулся к Чернявскому:

— Ну что, нашел хоть кого-нибудь?

— Никого. Проехали версты две с половиной, повернули потом на запад, но и там чисто. Оставил разъезд в полвзвода, и вернулся, как было приказано.

— Хорошо. Командуй дальше, Мадатов, твой эскадрон.

Эскадрон был Бутовича, но состоял в батальоне Валериана. Он понимал, что от штабс-ротмистра толку сейчас не много, поэтому перелез через лавку, вышел из-под навеса. Теплый летний вечер сгущался над колосящимся полем, белым прямым проселком, по которому узкой колонной возвращались усталые всадники. Лошадиные морды, вальтрапы, рейтузы, доломаны, ментики, кивера — все было покрыто легкой дорожной пылью.

— Проведешь в деревню, пусть поставят коней и вычистят основательно. Кормить особенно нечем, но сам знаешь: хорошая чистка — полдачи.

— Подожди! — крикнул Ланской, когда Фома уже повернулся, исполнять приказание. — Водки Чернявскому! Выпей, поручик, за упокой души нашего друга — Якова Кульнева. Пей, Фома Иванович, не торопись…

Чернявский поднял стаканчик, постоял, полузакрыв глаза, вылил водку в рот и вытер усы рукавом доломана. Поставил чарку, поднялся в седло и повел людей дальше. Валериан стоял, оглядывая каждую шеренгу, проверяя наметанным взглядом седловку, посадку, оружие, ковку.

— Поручик! — крикнул он.

Фома вернулся.

— Во втором взводе, посмотришь, коня надо перековать. Найдешь.

— Что же искать-то, ваше сиятельство? — чуть склонившись с седла и улыбаясь, проговорил Чернявский. — Под Рукавишниковым чалый. Правая задняя. Хорошо хоть пока не хромает…

Валериан смотрел, как эскадрон заворачивает к деревне, думал, что быть бы Чернявскому ротмистром, а Бутовичу у него поручиком, тогда и четверть забот вычистилась из головы. А поднять его до майора, тогда и самому в любой момент можно оставить батальон хотя бы на вечер и проехаться до господского дома, стоящего на пригорке за полем. Покурить с хозяином, посидеть за семейным ужином, переглядываясь с барышней, ведь есть, наверняка, наследница этих угодий, а возможно, и не одна… Но никогда Чернявскому не подняться выше поручика, а значит, и ему, Валериану, остается судьба военного человека — строить и школить все четыре вверенных ему эскадрона.

Когда последний всадник исчез за поворотом, Мадатов вернулся к столу. Приовский наклонился к нему через колени посапывающего Ланского:

— Вы, князь, с вашими гусарами прямо как с девушкой.

Валериан повернулся, должно быть, чересчур резко, потому что генерал очнулся и схватил его за плечо:

— Спокойно, Мадатов, не горячись. Враги еще не подошли. Все свои.

Проклиная свою горячность, Валериан заставил себя улыбнуться. Приовский, он знал, не желал сказать ничего дурного, даже не понимал, как может быть понята его случайная фраза. Мадатов расцепил зубы и произнес спокойно и внятно:

— Да, господин полковник, берегу батальон, как невесту. Но придет день, и не пожалею — ни лошадей, ни людей…

IV

Адмирал Чичагов с закрытыми глазами слушал, как его начальник штаба, Иван Васильевич Сабанеев, читает вслух высочайший рескрипт. План уничтожения наполеоновской армии, разработанный окружением императора Александра, привез несколько дней назад, в начале октября, флигель-адъютант Чернышев. Он пробирался кружными путями, оттого письмо несколько запоздало, но приказ оставался приказом.

Карта района действий между г. Красным и р. Березиной

Адмирал кивал, повторяя беззвучно заученные уже наизусть периоды императорского указа, а разум его отклонялся в сторону, пытался отыскать лазейку, укрытие, в которое можно было спрятать большое, негибкое тело. Командующий Молдавией, Валахией и Черноморским флотом не хотел встречаться с Наполеоном.

Он принял весной Дунайскую армию от Кутузова, держал ее на юге до августа, пока Барклай с Багратионом отступали к Смоленску, пока Тормасов и Витгенштейн тревожили фланги Наполеона. А потом попел полки на север, к Бресту, куда, после кобринской победы, снова отошла третья западная. Когда Тормасова вызвали на запад, принять Вторую армию вместо Багратиона, смертельно раненного в Бородинском сражении, адмирал остался командовать усиленной Третьей. И это его не обрадовало.

Генерал Сабанеев читал.

— Подумайте, каковы будут последствия, если Наполеон перейдет наши границы и составит новую армию. Я полагаюсь на ваш ум, вашу деятельность и силу воли…

Последние слова Павел Васильевич хотел бы произнести сам, с выдержкой, с расстановкой, повышая голос к последней фразе, но слишком хорошо знал, что от волнения не управится с голосом. Он шевелил одними губами, но и так сбился, захрипел, закашлялся, выхватил платок, промокнул глаза, вытер губы. Сабанеев умолк. Генералы сидели с прямыми спинами и ждали. Чичагов заговорил:

— Итак, господа, император надеется, что мы не выпустим французское чудовище назад в Европу. Теперь, когда обе наши армии — Обсервационная и Дунайская — соединились, думаю, что у нас оказалось достаточно сил. Мы знаем, как славно войска Тормасова разбили саксонцев около Кобрина, мы знаем о победах южной армии у Рущука, у Слободзеи. Я уверен, что общими усилиями мы сумеем выстоять против Наполеона.

Опять, подумал адмирал, финал прозвучал не так твердо, как он предполагал вначале. Как просвещенный человек, он не верил ни в магию, ни в заговоры, но отчего-то само имя противника лишало его способности мыслить здраво. «Но, — попытался он уговорить сам себя, — государь доверяет мне, верит в мои возможности, разум, энергию и настойчивость в достижении цели. А император Франции, при всех его несомненных способностях, только всего-навсего человек, и когда-то его звали лишь Бонапартом. Два десятка лет бывшего артиллериста тащит вперед немыслимая удача, но должна же и она когда-то устать и оставить своего баловня. Так почему этому не случиться здесь, в России?..» Павел Васильевич подобрался и сделал еще одно усилие:

— Сейчас середина октября. Согласно полученным сведениям, неприятель выступил из Москвы и отходит к западным границам Российской империи. Войска под командованием графа Кутузова преследуют его и гонят вдоль старой Смоленской дороги. Наша задача — встать непреодолимой преградой и поймать корсиканского зверя в страшный русский капкан. Подробности объяснит вам начальник штаба объединенной армии, ныне Третьей. Опять-таки прошу вас, Иван Васильевич.