Сиамские близнецы - Владимир Сиренко Страница 7

— Я немного езжу верхом.

— Буду иметь в виду.

На Элбани-стрит Багратиони сбавил шаг и начал часто останавливаться у витрин магазинчиков балканских товаров.

— Любите прикладное искусство?

Дорн неопределенно развел руками.

— Да, понимаю, страшно обнаружить перед окружающими слабость к славянистике. А мне позволено. Подождите минуту, хочу купить дочкам сувениры. У меня три дочери, ужасно любят подарки! — Багратиони засмеялся.

«Тут у него агент?» — забеспокоился Дорн и решил следом в магазинчик не входить, понаблюдать сквозь витрину. Наверное, ни к чему прибегать к уловкам с профессионалом, который этих уловок знает поболее твоего, но не удержался, раскрыл газету, загородил лицо. А Багратиони, зайдя в магазин, так быстро купил что-то, так быстро расплатился, что Дорн понял — он ни словом не обменялся с хозяином. Тем более товар лежит в свободной выкладке — подходи, выбирай, плати… Когда Багратиони вышел, Дорн сосредоточенно рассматривал фотографию леди Симпсон — ее красота завораживала его.

— Я загадал, — сказал Багратиони, — если вы не уйдете, значит, начали мне хоть немного доверять. Вперед? Еще метров триста, и мы у цели. Там присядем где-нибудь возле клеток с русскими медведями. Смотрю, вам нравится миссис Уэллис? Бедный король. Неужели не понимает, какой богатый повод для компрометации сам же дает в руки своих противников?

— У короля есть противники? — удивился Дорн.

— Конечно. Эдуард человек слишком активный, деятельный, симпатизирует лейбористам и либералам, интересуется социальными вопросами. К тому же неосмотрителен. Будучи принцем Уэльским, патетически заявлял, что готов много сделать для улучшения жизни народа. Делай добрые дела, но не раздражай кабинет, предупреждая о своих намерениях. Истинно, дорога в ад выстлана благими намерениями.

Очевидно, дело не столько в сложностях личной жизни Эдуарда, сколько в его стремлении замахнуться на ограничения королевского влияния, расширить полномочия монарха и, как я слышал, подчинить себе исполнительную власть.

Дорн, разумеется, знал, что в Риджент-парк находится лондонский зверинец. Но ему ни разу не пришло в голову заглянуть сюда. По случаю январских холодов (почти три градуса мороза) экзотических животных спрятали, но медведи, волки, лисы, зубры смотрели из вольеров утомленными неволей глазами.

— Это герои моих любимых сказок, — сказал Багратиони. — Нет ничего надежнее любимых героев. Если вам нравится эта скамья, посидим возле них.

Когда они сели напротив вольера, волчица забеспокоилась, подошла к самому краю рва с водой, тихо заскулила.

— Ничего не поделаешь, дорогая, — ответил ей Багратиони, — возможно, у тебя щенки, возможно, мы тебя пугаем, но успокойся, мы скоро уйдем, а других посетителей сегодня не будет. Мы никого не встретили. — Он повернулся к Дорну, и легкая ироническая улыбка мгновенно исчезла. Пожалуй, таким Багратиони Дорн никогда не видел. Другой человек. Человек дела и цели — так он охарактеризовал бы его, если бы видел впервые.

— Я вижу, вы заставляете себя верить мне, вам трудно, вы даже немного пугаетесь меня. Что ж, мне тоже нелегко и я тоже немного волнуюсь. У меня, видите ли, вот как у этой волчицы в клетке, тоже есть дети. Стало быть, моя личная мера ответственности иная, чем у вас… Да, открыться человеку, о котором немало знаешь, но который не знает о тебе ничего… На это нужно мужество. Так что мы в одинаковом положении.

— Вы имеете в виду ситуацию, в которой я оказался летом тридцать четвертого года?

— Да… Жаль Кляйна. Не уберегли вы его. Это новичку, когда он садится серьезно играть в карты, всегда везет. Так и вам повезло с Кляйном. Вся ваша работа держалась на нем. Впрочем, таков удел всех начинающих.

— Кляйн был чрезвычайно добр. Он пошел хлопотать за меня к Лаллингеру, своему бывшему студенту, ныне крупному чину в СД. И вот тут-то некий инспектор Лей решил, что Кляйн — английский резидент. Потому что моя невеста служила у него секретарем, а в тот момент я отправил ее в Пиллау к Ингрид с письмом… Я не мог иначе, я же не представлял, что меня ждет… Произошло чудовищное совпадение. Чтобы все это понять, нужно владеть изощренной логикой гестаповца. В Пиллау Лора встретилась с Майклом О'Брайном, корреспондентом «Дейли мейл» — он искал меня… С этого все и началось. Лору, Кляйна, Ингрид арестовали. Я пытался ведь бежать… Начальник берлинских штурмовиков Эрнст отплывал в свадебное путешествие… Я пришел к нему на корабль. Нас взяли обоих. Его расстреляли в ту же ночь, а меня начали допрашивать об отношениях с Кляйном… Потом с Лорой… Потом с Ингрид… Разумеется, с О'Брайном… В итоге дело закрыли за недоказанностью. Кляйн умер на допросе от сердечного приступа, у меня на глазах… Лору я больше не видел. Недавно мне сказали, что она умерла… по собственной воле. Но я думаю, она оказалась опасным свидетелем. Крупп не простил бы СД умерщвления своего советника, повторяю, дело-то закрыли за недоказанностью… Ингрид мне удалось вывезти из Германии только потому, что Лей в 1929 году совершил одну непростительную для нациста оплошность, и я до сих пор держу в руках разоблачающие его материалы.

Дорн тяжело вздохнул. Он впервые вслух говорил о том, что пережил. Стало ли легче? Пока не понять. Но отчитаться он был обязан.

— А Поля, ваша сестра, вышла замуж… — неожиданная задушевность тона Багратиони ранила Дорна, он поморщился, но кивнул благодарно. — Мама живет с молодыми в новой отдельной квартире на Большом Проспекте, на Петроградской стороне. Ах, мы же с вами оба петербуржцы!… И, как видите, я знаком не только с генералом фон Лампе, с лордом Бивербруком, но и с Павлом Сергеевичем Демидовым, который сообщил мне о вас, о ваших родных. Вы курите сигары? — Багратиони раскрыл кожаную сигарочницу с ярким индийским рисунком на крышке. — Нет? Все равно возьмите вот эту. Здесь привет от Демидова. Шифровка передана вашим шифром, который мне незнаком, как, кстати, и ваше настоящее имя. Меня вы можете называть Иваном Яковлевичем или сэром Ивеном — так ко мне обращаются здесь. Как вам удобнее…

Дорн кивнул, спрятал «сигару» во внутренний карман пальто. От волнения перехватило дыхание, так о многом захотелось расспросить. И самому хотелось рассказывать, рассказывать. Но он молчал.

«Посмотрю шифровку, код радиста, и только когда буду уверен… — сказал себе. — И вообще к чему откровенность? Разве я был до конца откровенен с Кляйном, с Лорой — а ведь ближе людей у меня здесь не было».

— Как сейчас чувствует себя Ингрид? Радиослежка за ней продолжается?

— Да. Я так понял, моим радистом будете вы?

Багратиони улыбнулся:

— И не только радистом. Это мы обсудим позже. Почему СД отправило в Англию именно вас? И почему СД вас отправило именно в Англию?

— В двух словах этого не объяснить. Они ведь делают ставку на все фашистские партии. Когда на меня обрушилось наследство, по праву принадлежащее погибшему при кораблекрушении человеку, имя которого я ношу, мне пришлось поехать в Швецию принимать завод, и Гейдрих поручил мне провести переговоры с лидерами шведских фашистов. Наверное, мне это удалось, поэтому сейчас на мне баронет Мосли, его заместитель Форген. Контакты, взаимовыгодные акции… «Лига» — это наша с Крюндером «крыша». Но тем не менее выводы из существования при «Лиге» школы, куда наняты преподавать германские фашисты, нужно сделать.