Конец "осиного гнезда" - Георгий Брянцев Страница 7

— Я от Гюберта. Гауптмана Гюберта…

— Гюберт… Гюберт… — протянул Саврасов, прикрыв глаза и стараясь, вероятно, что-то вспомнить. — Это не племянник Габиша? Вы имени его не знаете?

— В эти детали не посвящен, — коротко ответил я.

— А каков он из себя?

Со слов Брызгалова я довольно живо обрисовал внешность и манеры капитана Гюберта.

— Не то, не то… Безусловно, не то, — проговорил инженер, подтвердив догадку незадачливого парашютиста, что Саврасов, по-видимому, не знает Гюберта. — Да это, в сущности, и не так важно.

Обычно я придерживался непреложного правила: не зная игры, не делать первых шагов. Сейчас обстановка предписывала мне действовать крайне осторожно. Но она вовсе не исключала риска. Даже наоборот — она предполагала риск. Если бы Саврасов не допустил оплошности и не упомянул о каком-то Докторе и Габише, то я, пожалуй, не нарушил бы своего правила и не пошел бы на риск. Но тут козыри сами шли в руки.

Решив обыграть ответный пароль, я небрежно осведомился:

— Стало быть, Виталия Лазаревича вы видели не так уж давно, в феврале сорок первого?

— Почему вы так решили? — удивился Саврасов.

— Я ничего не решал, — пожав плечами, ответил я. — Таков пароль.

Саврасов рассмеялся и махнул рукой.

— Вы правы, — признался он. — Совершенно верно. С Доктором мы встретились в феврале… перед уходом его на ту сторону. Но Виталий Лазаревич высказал твердую уверенность, что мы еще встретимся. Когда я сказал: «Прощайте!», он меня поправил и заметил: «Почему так театрально? Не прощайте, а до свидания». Поэтому-то я и решил сначала, что вы от него.

Итак, Виталий Лазаревич — это не случайное имя для пароля. Виталий Лазаревич существует, он и Доктор — это одно и то же лицо.

— И после вы ни с кем не встречались? — продолжал уточнять я.

— Конечно.

— И никого ни о чем не информировали?

— Да, да… Неожиданный переезд на восток. Связь через Минск нарушена войной… Доктор должен понять… Я ждал указаний…

Я кивнул, сделав вид, что меня это вполне удовлетворяет. Но следовало углубить разговор, выяснить побольше.

— Видите, в чем дело… — начал я, сделал умышленную паузу и продолжал: — Ваше присутствие здесь крайне необходимо, важно. Связь восстановим. «Шифр 17 апреля» действует, учтите. Задачи перед вами очень большие, ведь на Урал и в Сибирь перебазирована почти вся военная промышленность. Здесь формируются крупные соединения советских войск. Вам надо на какое-то время выехать в Москву, восстановить связи, организовать переезд двух-трех надежных людей сюда, на Урал, и в Сибирь…

— Что?! — воскликнул Саврасов. — Поехать в Москву? Это невозможно! Абсолютно невозможно!

— А если необходимо? — спокойно спросил я.

— Все равно…

— Если этого требует Гюберт?

— Я не знаю, кто такой Гюберт… — Саврасов вскинул плечи и растерянно развел руками. — Во всяком случае, если я уеду в Москву, то вернуться сюда не смогу и должен буду перейти на нелегальное положение.

— Не понимаю, — сказал я.

Саврасов объяснил, что работа по приему заводского оборудования, идущего с запада, которая на него возложена, не допускает никаких отлучек и промедлений. Никто его не освободит от этой работы. Время военное. Конечно, если вопрос стоит так, что, невзирая ни на что, он должен быть в Москве, то придется рвать с заводом. Опасно, это грозит судом. Покинуть завод официально не удастся, а неофициально… Завод имеет чрезвычайно важное оборонное значение. Перебазировка его из центральной полосы на Урал проводится быстрыми темпами. Сам Саврасов на заводе — человек не новый, всем известный, и терять такое место было бы неразумно. «Вы же сами говорите, что мое присутствие здесь крайне важно».

Я промолчал. Воцарилась долгая пауза, которую нарушил Саврасов.

— Вы говорите Москва… — начал он.

— Не я, а Гюберт…

— Да, да, это понятно, — кивнул Саврасов. — Но надо же учесть, что я устроился здесь фундаментально. Меня уважают, со мной считаются, мне доверяют. Сюда, если вы хотите знать, двери, как в рай, очень узенькие. Конечно, если дело требует, я брошу все, но это пахнет, я повторяю, нелегальщиной. Мое исчезновение насторожит руководство, возникнут подозрения. В данный момент я ничем официально не смогу обосновать свое желание покинуть завод. Но если, как принято говорить, цель оправдывает средства, тогда можно рискнуть.

— Нет, так не пойдет, — сказал я решительно. — Гюберт, очевидно, не предполагает, что поездка в Москву так сложна. Я его информирую. Оставайтесь здесь, и больше к этой теме возвращаться не будем. В Москве все же остались у вас свои люди?

— Как это понимать? — испытующе спросил Саврасов.

— Раз вы категорически не можете к ним поехать — а ваши доводы меня убедили, — придется мне помочь вам.

— Хм… Есть один человек, служит на железной дороге. Я приобрел его еще в прошлом году. Удачный человек. Я бы сказал — очень удачный и перспективный. Проверен. Он уже оказал нам кое-какие услуги и готов их оказывать дальше.

— Это надежно?

— Вполне! — твердо заверил Саврасов. — Я информировал о нем Доктора. Он понравился ему еще тогда, до войны. Мы условились именовать его «диспетчером». На него можете рассчитывать.

— Ах, Диспетчер! — воскликнул я. (О Диспетчере я слышал, конечно, впервые!) — Слышал… А еще кто? Диспетчера трогать пока не разрешают.

— Есть еще человек, уже другой категории, — сказал Саврасов нерешительно.

— Именно?

— За этого поручиться не могу — будет слишком смело.

— Кто он?

Саврасов охотно рассказал, как рассказал бы любому другому, пришедшему к нему с паролями. Этот второй человек — бывший прораб одной из подмосковных гражданских строек. Инженер-строитель по опыту, но без диплома. Судился по уголовному делу, после заключения долго не мог обосноваться в Москве и получить прописку, но перед самой войной ему удалось это. Живет на частной квартире в районе Тимирязевской академии.

— О нем мне ничего не говорили, — деловито сказал я. — Так вы говорите, человек он ненадежный?

— Ненадежный, — кивнул Саврасов. — Этот тип привык к большим деньгам и очень избалован ими. За деньги, тем паче за хорошие деньги, которых у него теперь нет, он не остановится ни перед чем. Использовать его постоянно очень опасно, он пригоден лишь для эпизодической работы. Пьяница. А пьяницы, с одной стороны, весьма нам полезны, но с другой — опасны, неосторожны. Поэтому использовать его можно с оглядочкой. Я виделся с ним перед отъездом из Москвы. Он озабочен получением документов, которые освободили бы его от призыва в армию. Воевать не хочет.

— Понятно, — сказал я. — Еще кто?

— Все. Больше нет. Война все перемешала, раскидала людей.