Флотская богиня - Богдан Сушинский Страница 60

Вопрос Евдокимки о научных изысканиях отца в самом деле мог бы показаться несвоевременным, однако девушка была приятно удивлена, услышав, как отец бодро объявил:

— А я и не отрекаюсь от кандидатской, — он с трудом развернул нетерпеливого буланого, спешившего присоединиться к своим боевым собратьям, уже бившим копытами у ворот больничной территории. — Только тема ее будет несколько иной, более актуальной.

— Почему? Ты отказался от темы, которая уже утверждена?

— Война многое переменила, — проговорил отец, озорно как-то подмигнув. — И мою тему тоже. Теперь она коснется развертывания госпиталей полевой ветеринарной хирургии в условиях боевых действий. Кстати, материала я уже успел собрать столько, — заговорщицки, вполголоса, сообщил он приблизившимся к нему девушкам, — что на две диссертации хватит. Дожить бы только до окончания войны.

— Вы обязательно доживете, — тут же выпалила Корнева, опережая какие-либо проявления чувств со стороны Евдокимки. — И защититесь.

— Вашими устами, Вера, да судьбу бы приворожить.

— Считайте, что уже. Кстати, мать моя была сельской знахаркой и колдуньей. Как и все прочие женщины из ее рода.

Когда всадники оставили территорию госпиталя, Евдокимка с грустью в голосе произнесла:

— А ведь он сказал неправду.

— Какую неправду? — насторожилась Корнева. — Что сменил тему или что стал командиром роты?

— Что в конечном итоге ему приказали стать этим командиром, лишив должности ветеринарного врача. Уверена: он упорно настаивал на своем праве стать настоящим, боевым, а не ветеринарным, офицером. Чтобы жена не стыдилась его.

Вера на несколько мгновений задумалась, потом пожала плечами:

— Это неправильно. В армии много всяческих профессий и должностей. Получается, что наш эскулап-капитан тоже ненастоящий офицер? По-твоему, тот, кто занимается ремонтом самолетов, танков или кораблей, — тоже должен стыдиться своей участи?

— Это не «по-моему», — с грустью заметила Евдокимка. — Я здесь вообще ни при чем. Просто, когда он появился в доме в офицерской форме и сказал, что будет служить ветеринарным врачом, мать ехидно заметила: «Ну, вот. Все остальные мужья вернутся с войны боевыми офицерами, а мой — ветеринаром».

— Жестокая она женщина, хоть и твоя мать.

— До жестокости, возможно, и не доходит, но слишком уж властная. Она ведь у нас — первая, везде и во всем.

— Понятно… А отец — просто ветеринар, влюбленный в лошадей и в свою работу. Вот только жена его этой профессии стыдится.

— Она хотела, чтобы он стал настоящим хирургом, человеческим… Впрочем, тебе все это не интересно.

Корнева не отозвалась на зов сестры-хозяйки Игнатьевны, проигнорировала комплимент «Верочка, вы, как всегда, бесподобны» престарелого холостяка стоматолога Зельмана, и только тогда произнесла:

— До этой встречи с твоим отцом действительно вряд ли было бы интересно. Что же касается судьбы твоего отца, то, хотя на войне загадывать не принято, но уж он-то в самом деле останется жив и станет доктором наук.

— Лучше признайся, что он тебе очень понравился, — благодушно укорила ее Евдокимка.

— Даже не пытаюсь скрывать.

Евдокимка удивленно взглянула на подругу, не желая верить, что слова эти услышала именно от нее.

— А как же эскулап-капитан?

Корнева несколько раз порывалась объяснить свое нынешнее отношение к Зотенко, но всякий раз обреченно махала рукой, отказываясь от этого намерения раньше, чем было произнесено хотя бы слово.

— Знаешь, чего не хватает таким людям, как твой отец, чтобы добиться в жизни всего, о чем они мечтают?

— Наверное, этого не знает никто.

— Напрасно ты так думаешь. На самом же деле ему не хватает женщины, которая бы видела в нем будущего ученого, профессора; женщины, способной восхищаться его успехами, им самим.

— Слушай, как же правильно ты все поняла! — широко открыла глаза от удивления Степная Воительница. — Даже мне самой помогла понять.

— Существует древняя, как мир, теория: каждый творец, каждый ученый несет свой крест таланта на Голгофу искусства или науки. Но, чтобы уверовать в это свое призвание, ему необходима непоколебимо верящая в него женщина, благодаря которой и зарождалась бы эта подвижническая романтика. Женщина, до конца верящая в талант своего избранника и благоговеющая перед его научным подвигом, его творческой судьбой. У поэтов такие женщины именуются музами. Так вот, перед тобой — почти идеальная муза, кому судьба все никак не решится подарить настоящего поэта.

В какую-то минуту Евдокимка вдруг поняла, что заслушалась — так искренне и артистично Корнева говорила. Она вообще заставила по-другому взглянуть на себя. Степной Воительнице даже в голову не приходило, что эта медсестра, казалось бы, лишенная чувственного сострадания и страха крови, способна на такое возвышенное понимание роли женщины, своей собственной роли в судьбе мужчины.

— Погоди, Вера, но ведь все, о чем ты только что говорила, касается поэтов, ну, еще художников, композиторов. А мой отец — всего лишь ветеринар.

— Неправда, он — ветеринарный врач, готовящийся защищать кандидатскую диссертацию. Будущий преподаватель, ученый, возможно, даже с мировым именем… Впрочем, если честно, старший лейтенант понравился мне сам по себе, независимо от того, станет ли ученым или нет. Однако между мною и твоим отцом стоит очень близкая, родная тебе женщина. Словом, не пристало нам говорить с тобой на эту тему…