Испепеляющий ад - Аскольд Шейкин Страница 60

На самом-то деле он пытался установить «наследил» или нет.

Саженей за пятьдесят увидел: мастерская Васильева зияет черными проломами на месте окон, крыша тоже черна и осела. Первая мысль была: "Тот ли переулок?" Вторая: "Пожар. Погасили".

Он еще продолжал идти, с беспечным видом поглядывая по сторонам, но сердце его усиленно билось. Провал.

Почти напротив дома Васильева, на скамейке, сидела старуха в латаном кожухе, закутанная в платок. Шорохов присел рядом с ней, кивнул в сторону васильевского дома:

— Мамаша, что с мастерской-то?

Старуха безразлично смотрела на Шорохова. Он продолжал:

— Я шубу отдал для починки. Пожар, что ли, был?

Подбородок старухи мелко затрясся. Она то ли рассмеялась, то ли стала что-то жевать.

— Куда они подевались? Шубы-то жаль.

— Э — э, милый, — голос старухи был негромкий, протяжный. — Тех людей теперь далеко искать надо. Бомбы бросали. Сколько стекол повыбило! Попробуй, достань. На вес золота.

Шорохов перевел глаза на мазанку за спиной старухи. Дверь сорвана с петель, окошки заткнуты тряпьем.

— Ну и растяпа! — проговорил Шорохов. — Двадцать восемь лет, а ума нет… Вчера мог за шубой придти.

— Вчера то и было, — отозвалась старуха. — Сперва подумала: не гроза ли? Так ведь еще снег не всюду сошел.

— А хозяин мастерской? Он-то где?

— Всех на возу увезли. Кто живой, кто нет… Господь разберет…

Шорохов не успел что-либо еще сказать. Обступила четверка военных — в черных шенелях, при шашках.

* * *

Его привели в ту же тюрьму, где недавно находился Моллер. Знакомый дежурный офицер спокойно и так, словно видит впервые, окинул его равнодушным взглядом. Впрочем, и сам он держал себя не иначе. Боялся невольным словом себе навредить.

Поместили в одиночку. Два шага на четыре. Железная кровать, крошечное окошко под потолком.

На допросе в тот же день не били. Следователь говорил обычное в таких случаях: все известно, что-либо скрывать или отрицать смысла нет. Улики налицо: ответ на запрос Агентурной разведки красных, задержали его возле ее консперативной квартиры. Шорохов повторял:

— Заготовитель Управления снабжений… Удостоверение было при мне. Его отобрали. Оно у вас… Свяжитесь со штабом Донской армии. Подтвердят. Кроме того, я агент Американской военной миссии при ставке генерала Деникина. Моя фамилия у них «Дорофеев». Обратитесь к ним, эту фамилию назовите… Сведения о кубанских самостийных формированиях миссию очень интересуют. Красных они тоже интересуют. Шли эти сведения к ним, попали ко мне. Перекупил. И запись есаула Моллера перекупил. Дело обычное.

Держаться невозмутимо, валить все на миссию. Ничего другого не оставалось.

Настораживало, что не спрашивают, как именно он оторвался от филеров у лазарета, зачем туда ходил, о чем говорил со старухой, которая сидела на скамейке напротив скорняжной мастерской. Бессонными ночами думал об этом. Может, тогда по городу за ним тянулись филеры какой-то другой службы, а не деникинской? Старуха на нее и работала?

Следующий допрос был через неделю. Опять слышал:

— Нам все известно…

Повторял:

— Сотрудник миссии… Сведения предназначались ей…

* * *

Дни шли за днями. Заключенных начали партиями выводить из тюрьмы. Слухи ходили разные. Одни говорили, что угоняют в Новороссийск, другие: за городом расстреливают. Могло быть то и другое.

И еще ходил слух: красные все ближе и ближе.

* * *

Утром 13 марта Шорохова тоже вывели из камеры. Он попытался заговорить с конвоирами. Отвечали, словно рубили:

— Молчать!

В тюремном дворе стояло еще с десяток арестантов, гораздо более чем он изможденных, оборванных. С ним обращались помягче. Прислушался: издалека доносятся раскаты орудийных залпов. Красные в самом деле близко.

Старший из конвоиров объявил:

— Шаг влево, шаг вправо, любое неподчинение — пуля. A — apш!..

Шорохов думал: "Если ведут на расстрел, пока будем идти по городу, надо бежать. Народа на улицах — не протолкнешься. В толпе затеряешься — шанс".

Но за стенами тюрьмы их партия сразу влилась в колонну пеших и конных казаков, обозов, солдат, экипажей с семьями военных и гражданских лиц, санитарных повозок. Значит, вели не на расстрел.

По одежде Шорохов выглядел побогаче других арестантов, был посильней, двигался легче. Это отдаляло. Ни с кем из своих сотоварищей по несчастью за время перехода он так и не сблизился.

Поздним вечером пришли в станицу Ставропольскую. Позади было двадцать пять верст. Получили по кружке воды. Еды не дали. Старшой конвоя, выстроив арестантов, размахивал наганом, кричал:

— Подохните — туда и дорога!

Загнали в сарай, наглухо заперли. Утром оказалось: три человека бежали. Старшой кричал:

— Еще хоть один уйдет, перестреляю всех!

Шорохов слушал его без страха. Вспоминал чьи-то слова: "Кто в гневе кричит, тот смешон. Кто в гневе молчит, тот страшен". Из разговоров конвоиров между собой, узнал: гонят в Туапсе. В этой же колонне отступают казаки бывшего корпуса Мамонтова. Деникин приказал никого из них на корабли не брать, в Крым не переправлять.

Довоевались. Прокляли свои и чужие.

Подобное он слышал еще во время поездки в свите атамана Букретова. Тогда, правда, речь шла о всех донских и кубанских казаках. Теперь только о мамонтовцах.

* * *

Вечером 14–го подошли к Шибановскому перевалу. Отсюда должен был начаться спуск к Черному морю. Оставалось до него тридцать пять верст. Как понимал Шорохов, отступающее воинство считало, что за перевалом ему нечего будет опасаться.

Снова валялись в каком-то сарае. Под утро выяснилось: их огромный табор окрн «зелеными». Требуют сдачи оружия. Иначе через перевал не пропустят. Простояли весь день. Вечером Шорохов сделал открытие: их арестантскую команду больше никто не охраняет. Но и за пределы табора никуда не уйдешь. Пристрелят.

Пошел бродить по лагерю. Искал съестное. Набрел на офицерский обоз. Приманило, что на морды лошадей надеты торбы. Хрупают. Сунул руку в одну из торб. Овес! Грыз его. К казакам подходить боялся.

Возле возов подобрал листовку. Забрался в кусты. Темнело. Прочитал, с трудом разбирая слова.

* * *

ОТ ДОНСКОЙ АРМИИ

"зеленым", казакам, горцам, крестьянам и рабочим Кубани и Черноморья.

Через горные ущелья, куда пошли мы, братья, искать свободу, стекаются с севера несметные толпы беженцев, трудовых казаков, крестьян и калмыков, отходит Донская казачья армия, восставшая за мир, свободу, землю против самовластия коммунистов.