Смертник Восточного фронта. 1945. Агония III Рейха - Пауль Борн Страница 6

Лето 1944-го Урожай в нашей древней восточнопрусской провинции почти поспел и обещал быть обильным. Если в нашем распоряжении окажется достаточно работников, техники и топлива и если Святой Петр проявит к нам благосклонность, мы, фермеры, сможем считать сбор урожая (в значении «homefront» [8]) выигранным на сто процентов сражением. Такие же благоприятные прогнозы поступали и из других районов Германии. Те немногие из нас, которые оставались — те, кому Reichsnдhrstand [9]будто бы доверила кормить людей — на совесть выращивали урожай, несмотря на бесконечные трудности.

Мы успешно обходились без обещанной «помощи» войск, распределенных между городами и селениями, — опыт предыдущих лет показал, что такое «подкрепление» зачастую превращалось в обузу. Отношения между сельчанами и военными были не всегда безоблачными, потому как обычный солдат (которого я имею в виду) провел какое-то время — кто меньше, кто больше — на каком-либо фронте, после чего был ранен и через военный госпиталь зачислен в запасную часть, и теперь находился в ожидании приказа возвратиться на фронт. Нетрудно понять, что ему хотелось насладиться этой отсрочкой сполна, и он всеми силами старался избегать всего, что имело хоть какое-то отношение к работе, — толку от подобной помощи было мало.

Местные фермерские семьи тоже не могли больше помогать, кроме тех немногих, кто был поумнее и поэтому смог отвертеться от отправки на фронт (или же тех, кто отвертелся от него по причине надежных, хоть и дорогостоящих связей в верхах). Именно им мы помогали обучать иностранных рабочих самым необходимым навыкам, и, несомненно, только на них все и держалось.

Все жилые помещения были битком набиты женщинами и детьми, эвакуированными из центральных и западных областей Германии, повергавшихся бомбардировкам. Нервы у всех были на пределе. Днем царил полный хаос.

Больше всего нас раздражали старинные местные семьи, чьи мужчины были на войне или погибли в ходе боевых действий. И женщины, и их дети-подростки и палец о палец не ударили, что нас приводило в бешенство. Государство выделяло столько средств на их поддержку, эта публика могла жить по-королевски. Но почему, например, хотя бы просто не убратьза собой в доме? Мы видели, как эти прежде трудолюбивые и простые женщины, державшиеся за счет L. Schein [10](сельскохозяйственные продукты — яйца, масло, бекон, курятина и т. д.), вдруг начинали приобретать для себя новую одежду и велосипеды. А совсем скоро их можно было встретить только по пути в парикмахерскую или в кино.

Была установлена норма работы — тридцать часов в неделю, но, к сожалению, за ее соблюдением никто не следил, и никто не работал. Обычно находились одни и те же испытанные отговорки — нужно было постирать, испечь хлеб, забрать ребенка, чувствовала себя плохо, дождь пошел и так далее. В отдельных случаях приходилось обращаться к окружному начальству и просить их принять решительные меры, но и после этого весь следующий месяц женщины клятвенно заверяли нас исправиться, а сами продолжали сидеть сложа руки.

Их фронтовики-мужья исхитрялись отправлять посылки своим семьям с разных фронтов, их доставляли из Швеции, Норвегии, Финляндии, Дании, Румынии, Франции, Голландии, Италии и других стран. Там были вещи, которые эти люди ни за что бы не приобрели в Германии. По ним без труда можно было точно определить, где воюют их родственники.

А в целом все обстояло не так уж и плохо. Бомбардировки случались редко (у русских было мало пилотов), кроме незначительных налетов на Кенигсберг или Эльбинг2 или на важные участки железной дороги. Обязательное затемнение считалось бесцельной и обременительной мерой.

Единственной проблемой было отсутствие товаров. На деньги можно было покупать кое-что, однако товары и продукты питания были строго рационированы. Алкоголь и табак были чуть ли не редкостью. Но здесь, да и в других случаях, нас выручали сельскохозяйственные продуктовые и товарные карточки.

В то время к фермеру правильным было обращаться так: «владелец наследственного крестьянского двора — милостью Гитлера». Подходящее обращение, потому как по законам Гитлера владелец наследственного крестьянского двора получил неслыханные до Третьего рейха преимущества. Каждый, кто владел участком земли от 7,5 до 125 гектаров, переходил в разряд владельца наследственного крестьянского двора, но стать таковыми могли в порядке исключения и более крупные землевладельцы (например, как я). Хозяевами таких ферм были либо стопроцентные нацисты, либо те, кому удалось каким-то иным путем доказать лояльность партии — в области искусств, науки и так далее (этот экзамен я с треском провалил).

В любом случае, согласно существовавшим законам и по причине привилегий, полагавшихся каждому подходившему под данную категорию фермеру, успех был гарантирован. Неудивительно, что после нескольких лет такой сытой жизни хозяева ферм теряли охоту работать. Они получали большие денежные суммы от государства, им простили все долги, и последнее, но не менее важное — на их земле горбатились обходившиеся дешево иностранные рабочие. Все это позволяло фермеру принадлежать к так называемым сливкам общества. Увы, он быстро, слишком быстро привыкал к роскошной и беззаботной жизни.

Старая рабочая телега и телега для воскресных выездов уступили место автомобилю, который теперь ржавел в углу сарая, так как топлива все равно не хватало. И фермеру оставалось только вспоминать добрые и беспечные времена, ныне ставшие прошлым. Веселые поездки, автомобиль и полный бумажник исчезли раз и навсегда.