Испепеляющий ад - Аскольд Шейкин Страница 6

Шорохов отступил в угол комнаты, в черный прямоугольник, образованный тенью распахнутой двери. Оттуда оглядел комнату.

На полу, среди канцелярских папок, бумажек — перевернутые ящики письменного стола.

Вытащили, вывалили все, что в них было.

Дверцы книжного шкафа распахнуты, книги разбросаны по полу, многие из них раскрыты веером.

Искали какой-то листок, конверт, который мог быть в книгу заложен.

Стулья тоже перевернуты. Кожа сидений вспорота. Искали и там. Значит, в ящиках, в книгах, того, что интересовало, не нашлось.

Тишина по-прежнему была полной. Ни с улицы, ни из глубины дома не доносилось никаких звуков.

Поднявшись на цыпочки, Шорохов подошел к Чиликину, наклонился, приложил руку к его груди. Мышцы одеревянели. Пригляделся: кровь на полу — сухое пятно. Убит не меньше шести часов назад.

Но почему горит лампа на подоконнике? Притом — керосина убыло не так много. Зажгли, самое большее, час-полтора назад.

Знали, что должен придти Мануков? Поджидали?

Шорохов еще раз склонился над трупом Чиликина.

Костюм не смят, руки спокойно вытянуты.

Не сопротивлялся.

Что же тут было?

Пуля вышла и верхней части лба, у кромки волос. Стреляли сзади, в затылок, притом снизу вверх. Объяснить можно только так: убили неожиданно, скорей всего в приятельском разговоре, незаметно занеся руку с револьвером за спину. Предательство. Что еще и могло быть?

Шopoxoв снова отступил в темный угол.

Итак, убили. Потом приступили к обыску. Начали с письменного стола. Вывернули ящики. Перерыли книжный шкаф. Перетрясли книги. Взялись за стулья. Вспороты сидения трех. Четвертый стул пощадили. Значит, то, что искали, нашли. Или — кто-то помешал. Не он ли своим приходом?

Шорохов услышал тяжелые вздохи. С ужасом перевел глаза на Чиликина. Жив?

Другое! Шум чьих-то шагов.

Выхватив наган, прижался спиной к стене.

Лампу смело с подоконника.

Успел удивиться: "Где же звук выстрела?"

В комнате была еще одна дверь. От удара она распахнулась. В темноте какой-то человек пробежал мимо Шорохова.

Уходить и ему? У крыльца напорешься на того, кто только что пробежал.

Или на того, кто выстрелил в лампу. Если не было слышно звука, значит, стреляли с улицы.

Кто?

Стена, к которой спиной прижимался Шорохов, содрогнулась. Из той, другой, только что раскрывшейся двери, в комнату ворвалось пламя, волной покатилось по полу.

Шорохов не заметил того, как миновал переднюю, спрыгнул с крыльца. На противоположной стороне улицы остановился.

Дом полыхал. Горбатилась, рассыпалась, охваченная огненными вихрем, крыша.

Из соседних дворов, домов выходили люди. Толпились у крылечек, калиток.

* * *

Утром Шорохов покинул Таганрог. Извозчику приказал ехать такой дорогой, чтобы увидеть чиликинский дом.

Осталась от него кирпичная, черная от копоти, коробка. Какие-то люди копошились внутри ее.

ОН ПРИЕХАЛ в Новочеркасск вечером 14 ноября, поселился в гостинице весьма известной — «Центральная». Постояльцы — именитое донское офицерство. Плохо. Мог привлечь к себе излишнее внимание. Подвел комиссионер, который подхватил его на вокзале. Был усталым. Хотелось поскорей определиться с жильем. О Манукове в день приезда никого распрашивать не стал. Поступил правильно. На следующее утро тот сам пришел к нему в номер. Оказалось, тоже живет в «Центральной». Войдя, объявил:

— Поздравляю. Сито вы проскочили.

Сразу отправились завтракать в гостиничный ресторан. По дороге, а потом и за столиком, беседовали.

— …Ну и как Таганрог?

— На бульварах публика. Спокойное море.

— Погода?

— Одет был по-летнему.

— В миссии вас долго исповедывали?

— Час, пожалуй.

О чем Шорохов там говорил, с кем, Мануков спрашивать не стал. Рассказ о Чиликине выслушал до конца, не выражая особого интереса. Правда, и сам-то он говорил безразличным тоном. Начал с объяснения, что встретился с этим человеком случайно, в его дом пришел по приглашению, о смысле которого козловский издатель-редактор заранее ничего ему не сказал. Так было проще всего избежать возможного упрека в попытке «перехватить» ту злополучную опись, дела теперь прошлого.

— Попытки в этом разобраться, вы так и не предприняли? — спросил Мануков.

— Стрельба, пожар. Могли сказать, что убил его я.

— Но, погодите. Была слежка. Как тот человек выглядел?

— На бульваре, считаю, это была женщина. В кофейне и на улице — мужчина.

— Приметы?

— Бритый, среднего роста, худой. Серый пиджак, сапоги, галифе.

— Сутулый? Грудь колесом? Походка?

— Пока человек сидит, этого не заметишь. Когда где-то за тобой тянется, тоже.

— Козловского деятеля жаль, — после некоторого молчания произнес Мануков,

Улыбка слегка раздвинула его губы. Знак немалого волнения, как знал Шорохов.

А тот взглянул на карманные часы:

— Теперь главное, ради чего я пришел. Вам предстоит свидание с одной персоной. Замечу: не только в миссии, но и перед ней я за вас поручился. В том смысле, что вы не трусливы, притом достаточно осторожны, и как бы сказать? С большим душевным здоровьем. Не брезгливы в самом широком смысле. Не знаю, все ли вы поняли из того, что я сейчас сказал.

— Почему же? Вроде бы хвалите… И куда мы пойдем?

— В место вполне вам знакомое. В Управление снабжений штаба Донской армии. И, вo-первых, это будет визит к лицу значительному. Во-вторых, ради нашей с вами общей пользы имейте ввиду: от меня у этого лица каких-либо секретов нет. В-третьих, возможные ваши выгоды от взаимоотношений с этим лицом, надеюсь, будут значительны. Говорю о выгодах материальных. И наконец последнее. Позавчера состоялось мое венчание с Евдокией Фотиевной Варенцовой.

— Боже мой! — воскликнул Шорохов. — Рад безмерно. С Фотием Фомичем у меня были самые дружеские отношения.

— Знаю. Он даже пытался вас за нее посватать.

— Когда это было! Да и что! Застольные разговоры. Еще до того, как вы стали бывать в их доме.

— И это я знаю. Но просьба: при встрече с Евдокией Фотиевной ни слова о том, как ее отец умер. Я за многое в прошлом вам благодарен. Помню. Сейчас Евдокия Фотиевна нуждается в вашей поддержке.

— Конечно… это конечно, — повторял Шорохов. — Я понимаю… Конечно…

* * *

Значительным лицом, о котором говорил Мануков, оказался ресторанный приятель Чиликина Трофим Тимофеевич Ликашин. Следовательно, Мануков наверняка знал: в делах, связанных с Чиликиным, Шорохов его обманывает.