По ту сторону Венского леса - Траян Уба Страница 57

Ионак еще ниже поклонился немцу и скромно, как подобает хозяину, ответил:

— Мне выпала большая честь принимать в своем доме посланца фюрера…

При слове «фюрер» Мюллер непроизвольно вытянулся и гаркнул:

— Хайль Гитлер!

Ганс вздрогнул, стукнул каблуками и произнес:

— Хайль!

— Не верю! — неожиданно вырвалось у старика.

— Что? Почему не веришь? — оторопел майор.

— Не верю… не верю, что я сумел угодить вам так, господин майор фон Мюллер, как бы мне хотелось. Сами знаете, времена…

— Скромничаешь, учитель… Однако за преданность благодарю. Если твоя семья, и особенно твоя хорошенькая дочь, питает ко мне такие же чувства, то мы прекрасно уживемся. А теперь оставь нас. Будешь заходить в эту комнату только тогда, когда тебя позовут.

— Слушаюсь, ваше превосходительство, — сказал учитель и, церемонно поклонившись, вышел.

— Разве это комната, сукин ты сын? — обругал майор своего денщика.

— Это самый лучший дом во всем селе, герр майор, который остался целым после налета нашей авиации.

— Ну ладно, что будем есть? Ты нашел цыпленка?

— Цыпленка? У этих проклятых чехов даже тощей наседки не найти. Ведь многие сбежали к партизанам со своей домашней птицей.

Слово «партизан» всегда вызывало гнев Мюллера. И сейчас его глаза налились кровью, рот искривился.

Он сжал в руке хлыст и, подняв его, сильно резанул воздух.

— Партизаны? Я все равно поймаю этого «Татру», их руководителя! — Мюллер вспомнил еще одну неприятную вещь. — А о румынском летчике узнали что-нибудь?

— Наши напали на его след.

— Напали на след! Ну их ко всем чертям! Большевики в двух километрах, а эти болваны из гестапо ищут следы! Он, наверное, уже добрался до своих!

— Конечно, герр майор.

— Пошел вон! Вечно ты отвечаешь невпопад, безмозглая голова!

Мюллер чувствовал сильный голод. Да, здесь не то что во Франции, откуда он вернулся семь месяцев назад. Мысль о жареном цыпленке не покидала его.

— Как же так, Ганс? Неужели нельзя достать ни одного цыпленка?

— Ничего нельзя достать, герр майор. У меня есть консервы… Зато у этого Клапки такая дочь… (Ганс знал, что только женщины могут отвлечь мысли Мюллера от гастрономических удовольствий.) Лакомый кусочек, а не девушка.

— Я знаю ее, она работает в больнице врачом. Прикидывается недотрогой…

— Да, она не так вышколена, как Янина из Тулона…

— Ну ее к черту… Если бы я знал тогда, что она была в маки, я скрутил бы ей шею…

Ганс вспомнил, как однажды вечером мадемуазель Янина выкрала из планшета Мюллера все документы…

— Да, она здорово вам насолила…

Мюллер не любил вспоминать об этом случае. Он сердито посмотрел на Ганса.

— Что-то ты много болтаешь, Ганс. Если ты не будешь держать язык за зубами, то в один прекрасный день окажешься с пулей в затылке. Ступай в офицерскую столовую и принеси мне эту свинячью похлебку. Потом зайди в больницу и скажи этой докторше, Лиде Клапке, чтобы она после полудня зашла осмотреть меня. Только чтобы об этом не узнала эта корова Анна Крупова, сестра. Надоела она мне…

— Слушаюсь, герр майор!

Когда учитель выходил из дому, его жена Майя возвращалась от соседки. Встретившись с ним у калитки, она отвернулась от него.

— Ты все сердишься, старушка?

— Замолчи, Ионак. Ты мне противен. Все село ненавидит тебя. Я удивляюсь, как у тебя хватает совести показываться на людях. Ничего, скоро ты ответишь за свои поступки. Куда тебя несет?

— Меня вызывает староста. Мы должны помочь немцам восстановить разрушенный партизанами мост.

— Ты с ума сошел… Твой сын борется за нашу свободу, а ты…

— Каждый живет по-своему!

— Где Алекса? Неужели он ушел, не повидавшись со мной?… Ты что, прогнал его?

— Я же сказал тебе, Алекса умер. Гестапо знает об этом.

— Ты отрекаешься от собственного сына, от семьи, от родины. Так знай же, я сама передам тебя в руки правосудия. Теперь иди и донеси на меня твоим друзьям, фашистам!

— Замолчи, прошу тебя. Смотри, не делай глупостей, слышишь?

Но Майя Клапка уже не слышала мужа. Хлопнув калиткой, она вошла в дом.

Старый учитель шел по улице. Крестьяне отворачивались от него, делая вид, что не замечают. Все годы оккупации учитель Клапка вселял в людей надежду и уверенность, что наступит свобода. Но сейчас все возненавидели его.

Войдя в здание сельской управы, Клапка постучал в дверь, открыл ее и вошел в комнату, где сидел староста.

Староста, Вили Булик, старый агент нацистов, не спал всю ночь. Он понимал, что гитлеровцы проиграли войну и что через одну-две недели все изменится. Поэтому он очень удивился, когда неделю назад к нему по поручению нескольких местных националистов пришел учитель Клапка. Так мог поступить только безумец. Он с великой радостью готов был уступить свой пост этому чудаку, тем более что немцы вот уже два дня грозят расстрелом, если не будет найден укрытый в селе румынский летчик. Булик даже хотел спросить учителя, что его заставило открыто перейти на сторону фашистов именно теперь, когда леса кишат партизанами и немцы отступают, но страх, что учитель может донести о таком разговоре в гестапо, заставлял его молчать.

— Ну, Ионак, что нового? Как себя чувствует фон Мюллер в твоем доме?

— Думаю, что хорошо. Я все предоставил в его распоряжение.

— М-да. Ты уже знаешь, что я тебя вызвал по поводу моста. К вечеру нам нужно собрать побольше людей. Нужно показать немцам, что в тяжелую для них минуту мы не покидаем их. Ты сам возьмись за это.

— Люди уже не слушают меня, Вили. Видно, готовятся к приему русских и румын.

— Молчи, нас могут услышать.

— Ты что, боишься?

— Не-е-ет, не боюсь. Скоро фюрер применит новое оружие, и тогда все будет, как в начале войны. Тогда тот из нас, кто устоит в самые тяжелые минуты, будет вознагражден. Ты, как учитель, возможно, будешь министром, а я… мне достаточно будет получить депутатский мандат в великом рейхе. Что ты скажешь на это?

— Нужно подсчитать, сколько человек придет с подводами на работу по восстановлению моста.

Услышав скрип лестницы, лейтенант Санду решил, что за ним пришли. Он видел через оконце подпола, как во двор вошел гитлеровский офицер с денщиком, и слышал наверху чьи-то шаги и голоса. Неожиданно крышка подпола с шумом открылась и тут же захлопнулась. На лестнице остался человек. Заметив его, Санду инстинктивно хотел выхватить правой рукой пистолет, но, почувствовав сильную боль, опустил руку. Все-таки с большим трудом ему удалось вытащить пистолет левой рукой, которая тоже была ранена.