Пилот `Штуки`. Мемуары аса люфтваффе - Ганс-Ульрих Рудель Страница 56

Постепенно создается фронт по реке Одер. Я получаю по телефону приказ немедленно перебазировать полк на аэродром Маркиш-Фридлянд в Померании, а вторую эскадрилью — во Франкфурт. Ситуация здесь стала более опасной, чем в Силезии. Падет густой снег, который не дает нам лететь в тесном строю. Поэтому мы взлетаем тройками и направляемся в Маркиш-Фридлянд через Франкфурт. Некоторые из наших самолетов приземляются на промежуточных аэродромах в Сагане и Сорау. Погода отвратительная. Во Франкфурте уже ждут моего приземления. Я должен без промедления позвонить на старую базу в Гротткау. Когда меня соединяют, я узнаю, что вскоре после моего отлета фельдмаршал Шёрнер приехал повидать меня и поднял большой шум. Стуча кулаком по столу он спросил, кто отдал мне приказ о перебазировании. Лейтенант Ниерман, мой оперативный офицер сказал ему, что приказ пришел из штаба Люфтваффе.

«Штаб Люфтваффе! Все это ширма! Я хочу знать, кто приказал Руделю улететь. Позвоните ему во Франкфурт и прикажите ждать там. Я поставлю вопрос перед самим фюрером. Я настаиваю, чтобы он оставался здесь. Я что, должен удерживать фронт одной пехотой с винтовками?»

Я узнаю обо всем этом по телефону. Если я хочу добраться до Маркиш-Фридлянд до наступления темноты, я не могу больше тратить время. Я звоню в штаб-квартиру фюрера чтобы спросить, продолжать мне перелет или вернуться в Силезию. В первом случае фельдмаршал Шёрнер должен отпустить моих людей, удерживаемых им в Гротткау, так, чтобы у меня был полный комплект людей и снаряжения, когда я прибуду на новое место. Мне говорят, что решение принято: мой полк определенно переведен на север, поскольку ситуация в этом секторе, командующим которым назначен рейхсфюрер СС Гиммлер, гораздо более серьезна. Я приземляюсь в Маркиш-Фридлянде вместе с несколькими первыми самолетами в сильную метель и в полной темноте, остальная часть полка должна прибыть завтра, вторая эскадрилья останется во Франкфурте и будут совершать боевые вылеты оттуда. После того, как мы находим себе жилье для ночлега, я звоню Гиммлеру в Орденсбург-Крёссинзее чтобы доложить о моем прибытии в сектор. Он рад, что я здесь и очень доволен, что выиграл дуэль с фельдмаршалом Шёрнером. Он спрашивает меня, что я сейчас собираюсь делать. Время 11 часов вечера, поэтому я отвечаю: «Иду спать» — поскольку мне нужно вставать завтра как можно раньше, чтобы составить общее представление о ситуации. Но Гиммлер думает иначе.

«А мне не спится», говорит он.

Я говорю ему, что ему не нужно лететь завтра утром, и что когда люди летают без перерыва, сон незаменим. После долгой праздной болтовни он сообщает, что посылает за мной машину, чтобы увидится со мной как можно скорее. Поскольку в любом случае у меня мало топлива и боеприпасов, информация о новом секторе, которую может мне сообщить его командующий, может по крайней мере облегчить мне ряд организационных проблем. На пути в Орденбург мы застреваем в снежных заносах. Когда я попадаю туда, уже два часа ночи. Первым я вижу его начальника штаба, с которым мы долго обсуждаем ситуацию и общие вопросы. Мне особенно любопытно услышать от него, как Гитлер приступает к своей новой задаче, видя, что у него не хватает необходимой подготовки и опыта. Начальник его штаба — армейский офицер, а не член СС. Он говорит мне, что работать с Гиммлером — большое удовольствие, потому что он вовсе не самоуверенный человек и не ищет случая показать свою власть. Он не считает, что знает лучше, чем эксперты его штаба, с готовностью соглашается с их предложениями и затем использует весь свой авторитет чтобы претворить выработанное решение в жизнь. И поэтому все идет гладко.

«Только одна вещь вас поразит. У вас всегда будет чувство, что Гиммлер никогда не говорит того, что думает на самом деле».

Через несколько минут я обсуждаю ситуацию и мою задачу с Гиммлером. Я немедленно замечаю его озабоченность. Советы почти обошли Шнайдемюль и рвутся в Восточную Померанию по направлению к Одеру, частично вдоль долины Нейсе, и также к северу и к югу от нее. В этом районе очень мало частей, которых можно было бы назвать боеспособными. В окрестностях Маркиш-Фридлянда формируется боевая группа, которая должна сдержать прорвавшиеся вражеские силы и предотвратить их предстоящее движение к Одеру. Никто не может пока еще предсказать, в какой степени наши войска в районе Позена-Грауденца смогут пробиться назад, в любом случае они не смогут быстро восстановить свои силы. Разведка оставляет желать лучшего и поэтому нельзя составить полное представление об их положении. Это, следовательно, будет одной из наших первых задач, кроме того, чтобы атаковать противника во всех известных пунктах, которых он уже достиг, в особенности его механизированные и бронетанковые силы.

Я выясняю потребности в бомбах, горючем и боеприпасах. Если они не будут удовлетворены, уже через несколько дней я не смогу выполнять боевые задачи. Гиммлер обещает мне, в своих собственных интересах, что мои запросы будут удовлетворяться в первую очередь. Я объясняю ему, какие возможности я вижу в использовании моего соединения, основывая свою точку зрения на той картине, которую он мне нарисовал.

Я покидаю Орденсбург в 4:30 утра, зная, что через два часа я уже буду летать над сектором. «Штуки» летают весь день без перерывов. Наши самолеты украшены эмблемой Германского рыцарского ордена, потому что сейчас, как и шесть столетий тому назад, мы вовлечены в битву с Востоком. Устанавливается очень холодная погода, снежный покров на аэродроме достигает высоты 5 сантиметров, когда мы взлетаем, эта снежная пыль забивается в механизмы пушек на наших противотанковых самолетах и замерзает, как только мы поднимаемся в воздух. После того, как выпущен один или два снаряда, орудия заклинивает. Я не могу этого вынести! Вот подо мною русские бронированные колонны наступают на Германию и когда мы заходим в атаку, временами преодолевая очень сильную противовоздушную оборону, что происходит? Пушки молчат. Некоторые пилоты уже подумывают о том, чтобы врезаться в танки от полного отчаяния. Мы заходим еще и еще раз — но все безнадежно. Это случается с нами у Шарникау, в Филенне, во многих других местах. Т-34 рвутся на запад. Иногда для того, чтобы взорвать танк, нужен всего один выстрел, но часто этого мало. Самые ценные дни потеряны, прежде чем я наконец получаю достаточно людей, чтобы постоянно очищать взлетную полосу от снега. Огромное количество танков заставляет шевелиться волосы на голове. Мы летаем во все стороны света, если бы световой день был бы в три раза длиннее, этого все равно было слишком мало. Взаимодействие с нашей истребительной эскадрильей выше всяких похвал, они реагируют на каждый наш разведывательный отчет — «Передовые отряды противника в такой-то или такой-то точке». В совместной операции к востоку от Дейчекроны и в лесах к югу от Шлоппе мы смогли нанести Советам существенные потери. Когда танки оказываются в деревне, они обычно въезжают прямо в дома и пытаются там укрыться. После этого их можно заметить только по длинному шесту, который торчит из середины дома, это ни что иное, как танковая пушка. В стене дома образуется пролом и поскольку маловероятно, что в нем все еще живут немцы, мы заходим сзади и стреляем в двигатель. Никакие другие методы атаки не помогают. Танки загораются и взрываются вместе с развалинами домов. Если кто-то из экипажа остается в живых, они иногда пытаются въехать на горящем танке в новое укрытие, но в этом случае исход борьбы уже решен, поскольку в этот момент можно нанести удар в любую уязвимую часть танка. Я никогда не сбрасываю на деревни бомбы, даже если это оправданно с военной точки зрения, поскольку меня бросает в дрожь при одной мысли о том, что я могу попасть в немецких жителей, которые и так уже беззащитны перед террором русских.