Испытание войной - выдержал ли его Сталин? - Борис Шапталов Страница 56

И.Х. Баграмян постарался объяснить странное пренебрежение Люблинским выступом. Выглядело у него это так: Мы «считали наиболее важным краковско-львовское направление. Нам думалось, что именно здесь, где проходила мощная железнодорожная магистраль, ведущая из глубин Польши на Львов, и была хорошо развитая сеть шоссейно-грунтовых дорог, фашисты прежде всего сосредоточат свои силы…..и мы рассматривали (Львовский район. – Б.Ш.) как выгодный плацдарм на случай нашего перехода к широким наступательным действиям» (ау, В. Суворов: еще одно доказательство жутко агрессивных намерений Красной Армии. – Б.Ш.). А вот другому оперативному направлению – люблинско-луцкому – мы не придали должного значения. Хотя здесь граничившая с нами территория… довольно глубоко вдавалась на восток… но к этому выступу с запада не было хороших подходов. И трудно было представить себе, что именно этот район фашистское командование использует для сосредоточения своей крупной наступательной группировки» (10, с. 122–123).

«Трудно представить»… Прямо Арденны с их горами, а не равнинная местность. Так и повелось у нас: сначала делаются несусветные ошибки, после чего разводятся руки с неизменным восклицанием: «Вот видите, мы в последствиях не виноваты, так сложилось». Да как же не виноваты, раз вы же и соорудили проблему? «Нет, не виноваты, – подхватывают сердобольные историки, – ибо не разгадали, не разглядели, не додумали, не доукомплектовали, не довезли, не доистребили (или, наоборот, переистребили), а потому какой с этих товарищей (господ) спрос? Сплошь одни тяжелые объективные обстоятельства». Странная логика.

Однако то, что «не могло быть, потому что быть не могло», случилось. И бывший начальник оперативного отдела штаба фронта сокрушался: «Более двадцати дивизий 6-й полевой армии генерала Рейхенау и 1-й танковой группы генерала Клейста против пяти наших дивизий…!» (9, с. 94). Но там могли стоять и две дивизии, и одна, и просто инвалидная команда. Тогда было бы еще больше оснований недоумевать: «Чего вы от нас хотите?» А можно было поставить в засаду тысячу пушек из имевшихся у округа почти восьми тысяч орудий и хотя бы пару сотен танков из тыловых 9-го и 19-го мехкорпусов и прикрыть позиции минными полями, и тогда не пришлось бы сокрушаться по поводу невесть откуда взявшихся полчищ врага. И вообще, чем держать в мехкорпусах массу изношенных и устаревших танков вроде БТ-2, БТ-5, Т-26, лучше бы их использовали в качестве бронированной мобильной артиллерии на границе, в том числе в укрепрайонах. Но для этого надо было поверить, что местность восточнее Люблина способна принять в себя пару десятков вражеских дивизий.

А с другой стороны, в Генштабе вроде бы видели опасность со стороны Люблинского выступа. На опубликованных картах, отражающих планируемую дислокацию группировок Красной Армии на 1940 г., Люблинский выступ прикрыт отдельной армией. Стоит и ее номер – 20-я (см. 11, с. 105). Но к 1941 г. такая армия с карт исчезла. Кто же аккуратно ластиком стер «ненужную» армию? Более того, в «Записке об основах стратегического развертывания вооруженных сил СССР» наркома обороны с. К. Тимошенко и начальника Генштаба Красной Армии Б.М. Шапошникова, представленной Сталину в августе 1940 г., в параграфе «Вероятные оперативные планы противника» прямо говорится: «Вполне вероятен… удар… на Дубно, Броды с целью выхода в тыл нашей Львовской группировке…» (12, кн. 1, с. 182–183). Так в чем же дело? Есть опасность – предотврати ее.

Возникает дилемма: верить объяснению Баграмяна или не верить? А именно про чрезвычайно мощную железнодорожную магистраль, идущую от Кракова к Львову, и отсутствие дорог в окрестностях Люблина, превращающих этот район в глухой таежный угол? И хочется, и колется… Уж больно странностей много набирается (дальше приведем и другие). Тем более, в той же «Записке…» Тимошенко и Шапошников, еще не зная о непроходимости Люблинского выступа, писали о возможной дислокации ударной группировки: «…к югу от устья р. Сан – до 50 пехотных и 5 танковых дивизий с основной группировкой их в районе Холм, Томашув, Люблин» (12, кн. 1, с. 183).

И ведь угадали точно: у Клейста было именно пять танковых дивизий!

* * *

На совещании командования фронта с Жуковым в ночь на 23 июня начальник штаба ЮЗФ Пуркаев при молчаливом согласии Кирпоноса предложил незамедлительно отвести войска на старую границу. Странное предложение. Фронт располагал несколькими сильными мехкорпусами (4, 8, 15-й), специально предназначенными для мощных рассекающих ударов. А тут, еще не зная результатов боев на других фронтах, будто понимая фиктивность этих «бумажных тигров», командование Юго-Западного фронта в первый же день войны предлагало не считать их наступательным инструментом. Получается, что по крайней мере Пуркаев знал истинное положение дел в «танковых армиях»?

Жуков закономерно отверг заявку на отход (Сталин бы точно его не понял) и выбрал вариант контрудара. Но, судя по тому, как он импровизационно свершался, видно, что никаких заготовок в мирное время не делалось. А шанс был! Именно в это время 41-я стрелковая дивизия генерал-майора Г.Н. Микушева, находившаяся на северном фасе Львовского выступа, вторглась на территорию польского генерал-губернаторства, продвинувшись на несколько километров. Удар в тыл крайне обеспокоил немецкое командование. «Начальник штаба 17-й армии даже попросил перебросить на помощь 295-й и 24-й дивизиям 13-ю танковую дивизию» (13, с. 121). 13-я танковая дивизия из группы Клейста аккурат наступала на Киев…

Если Жуков, как бывший командующий Киевским округом, посчитал, что незачем городить лишнее оперативное объединение напротив Люблинского выступа, а все силы отрядить в «наступающие» 5-ю и 6-ю армии, то откуда смятение в штабе ЮЗФ 22 июня? Надо было применить халхин-голский вариант – бить по флангам!

А может, отсутствие надежного прикрытия Люблинского выступа являлось частью гениального плана по заманиванию врага? Пусть, мол, основная масса ударных сил уйдет вперед, а в это время, как на Куликовом поле, из засады в тыл им выскочат мощные механизированные корпуса и, в соответствии с директивой № 3, сомкнут свои акульи челюсти в районе Люблина. Вот вам и Канны в чистом виде! Да и моторесурс большинства танков позволял уверенно двигаться лишь на 150–200 км, а расстояние до Люблина по прямой меньше 150 км. Логика мышления в таком случае могла быть примерно следующая: «Враг наступает на Киев? Нехай наступает. У него свои дела, у нас свои. Мы, как и планировали в мирное время, ударим на Люблин и перехватим все коммуникации наступающих. И посмотрим, сохранится ли у солдат противника охота к дальнейшему движению вперед. Им навстречу будут выдвигаться дивизии 19-й и 16-й армий вкупе с 5-м мехкорпусом (а это 1 тыс. танков!), другие мобилизованные части. Так что пусть хоть до Сибири двигаются своим ходом, где их ждут гостеприимно распахнутые ворота лагерей, а у нас после занятия Люблина открывается заманчивая перспектива ударить в тыл группировки, наступающей в Белоруссии. И там противнику станет не до Минска и Смоленска. Нужно будет оборонять варшавское направление, да и Берлин будет уже в радиусе действия средних бомбардировщиков».

(Мимоходом отметим, что приказ о передислокации 16-й армии и 5-го мехкорпуса был отдан 25 мая. А что мешало отдать его 15-го или 5 мая? Тогда войска успевали бы к началу боев на границе. Ведь после заключения в апреле договора о нейтралитете с Японией делать им на монгольской границе было нечего. Да и приказ на выдвижение к границе для 19-й армии можно было отдать не 29 мая, а много раньше. Северо-Кавказскому военному округу ничто не угрожало. Но Генштаб почему-то не спешил).