Беспощадная бойня Восточного фронта - Вилли Вольфзангер Страница 51

Это картина, которая была жива еще десятилетиями в частях западно-немецкого послевоенного общества, считалась вполне реальной. Вольфзангер, который принимал участие в тех же сражениях, представляет нам совсем другую картину. Он демонстрирует военные преступления, издевательства над пленными и гражданским населением. Он описывает свою роту, где по меньшей мере каждый думает только о себе и при каждом пьянстве оценивает только свои шансы на то, чтобы остаться живым. Товарищество Вольфзангер понимает всего лишь как общность цели. Храбрость рассматривает лишь как способ для измотанных солдат залить свой страх водкой перед вечным ожиданием смерти. Сочувствие к врагу проявляется лишь в единичных случаях и в исключительных ситуациях. Это правдивое изображение войны, но оно и через 60 лет после ее окончания служит материалом для разногласий и споров.

О десятилетиях соприкосновения с национал-социализмом можно сказать, руководствуясь известным изречением Джорджа Оруэлла {12}: «Тот, кто контролирует прошлое, определяет также и будущее». Прошлое вермахта — и вместе с тем оценка всего сопутствовавшего ему поколения — было с самого начала источником противоречий политических интересов. Считается, что оно имеет значение для всех прошедших войну. А также и для следующего поколения, которое ожесточенно обвиняло своих отцов. Оно не особенно беспокоилось об объективной оценке, повсюду ему мерещились остатки фашизма и в связи с этим упускало шанс вести спокойный разговор со своими стариками. Различные непримиримые школы историков давали вермахту прямо противоположные оценки, скорее всего, вызываемые желанием придать ему ту или иную политическую подоплеку. А это делало соглашение большей частью невозможным. После окончания конфронтации двух блоков положение частично изменилось, и споры уже не стали столь ожесточенными. Это зависело также от того, что военное поколение постепенно умолкает, а новое поколение историков поднимает уже другие вопросы. В частности, они касаются реальной жизни людей на войне. О трезвом взгляде внуков на войну говорит сегодня молодой автор Таня Дюкере. Она пытается сделать более отчетливым то, что долго оставалось расплывчатым. Можно сказать, что книга Вилли Вольфзангера и излагает этот самый трезвый взгляд на вещи, не пытаясь распределить эти разноречивые взгляды по ящикам и категориям.

Но повторение старых конфликтов не может служить причиной для вольного обращения с историей. Новое течение в немецкой общественности, констатирует Ханс-Ульрих Велер, также стоит по отношению к военным проблемам на довольно рискованных позициях. Историк критикует «модный культ жертвенности» и спрашивает, какая группа немецких солдат после многочисленных смертей в бомбо-штурмовой войне в следующую кампанию рискнула бы выдвинуться на первый план. «Или после гибели экипажей подводных лодок с более чем 40 ООО утонувшими матросами? Или узнав о кровавой пошлине вермахта, который потерял 20 июля 1944 года больше половины военных после неудачного покушения на Гитлера? Предупреждение о возможности возникновения новых конфликтов звучит в книге Вилли Вольфзангера. И главным образом благодаря его правдивому и добросовестному обращению с текстами. Правда, прочтение его военной книги не дает прогнозов относительно дальнейших возможностей повторения «кровавой пошлины», которую взимал вермахт. Ведь нет никаких гарантий, что такие попытки могут частично возобновляться. Споры о роли вермахта в современной Германии не утихают и бывают довольно болезненны, так как не дана его окончательная оценка. Общественная реакция на выставку истории вермахта в середине девяностых годов (иногда не совсем корректная) говорит о том, что эта дискуссия продолжается с большими эмоциями. Она касается как понимания роли вермахта военным поколением, так и конфликта с отцами сыновей послевоенного времени.

Во время дискуссии 1997 года в бундестаге, касающейся выставки истории вермахта, отчетливо прослеживалась глубокая пропасть между отцами и сыновьями. Старые солдаты, в частности политик ХДС Альфред Дреггер, встречались с представителями студенческого социалистического движения во главе с Йошкой Фишером. Соглашение было невозможно, даже попытка делового обмена аргументами не привела ни к чему. Бывший уличный борец бросил экс-офицеру Дреггеру обвинение: «Вы обливаете нас здесь грязью». Его привели в ярость слова Дреггера о солдате вермахта, который «положил на плаху свою жизнь во благо страны и был вынужден переносить страшные страдания». Вторая часть этой фразы, может быть, и правильна, но что касается первой, то здесь скорее всего содержится оправдание безумной идеологии. Ибо солдаты рисковали своими жизнями отнюдь не для страны, а во имя этой идеологии. Подобное различие во взглядах надолго сохранилось в общественном сознании.

В своей речи Дреггер указывал на то, что солдаты вермахта не могли по своему усмотрению изменять методы ведения войны, так же как и их противники. По этим словам можно было предполагать, что Советский Союз вел бы такую же страшную войну. Эти заявления исследователь антисемитизма Вольфганг Бенц называет «искаженными воспоминаниями». Они способствуют тому, что в восприятии ряда наших современников война рассматривается не как агрессия против Советского Союза, а как явление хоть и роковое, но необходимое. Он требует «прощания с оправдывающими себя легендами».

До сегодняшнего дня многие бывшие военные вермахта пытаются доказать, что они не только не были преступниками, но их нельзя рассматривать и как соучастников преступления. И они действительно имели после войны много причин считать себя реабилитированными. Как у нацистов, так и у части населения укоренилось представление, которое оправдывало бы войну. Это ненависть к большевизму, которая разжигалась во время холодной войны. На Западе внезапно стали испытывать нужду в союзниках и видели в них своих старых врагов — национал-социалистов. Теперь они придумывали публичные извинения для немецких солдат. Типично для этого, например, заявление генерала Дуайта Д. Эйзенхауэра, который стал высказываться совсем иначе в 1951 году: «Я вовсе не полагаю, что немецкий солдат потерял свою честь как таковую. Никто не отрицает, что отдельные индивидуумы совершали позорные действия на войне. Но вина за это падает только на их самих, а отнюдь не на большую часть немецких солдат и офицеров». Это был бальзам для души проигравшей войну нации, которая хотела сконцентрироваться на восстановлении былого могущества и забыть свое прошлое. Немцев теперь многие видели в большинстве случаев как некую народную массу, одурманенную преступной кликой. За преступления режима, прежде всего за уничтожение евреев, нацисты и их приспешники были ответственны, но не народ в целом. Это различие между народом и нацистами никогда не могло бы прозвучать в системе такой массовой организации, как вермахт, так как половина мужского населения состояла в ней.

Речь не идет об общем осуждении всего поколения, а о роли некоторых личностей и организаций в этой войне. Ясно, что для отделения зерен от плевел надо брать за основу такой фактор, как законность, которая и определяет поведение человека в тоталитарных системах и тотальной войне. И вместе с тем возникает вопрос: имел ли одиночка альтернативу участия в преступлениях этой войны? Суды вермахта вынесли 30 ООО смертных приговоров, большую часть против дезертиров. 15 ООО было приведено в исполнение. «Человек стал приравненным к кусочку стали. Для властей это был только один винтик из общей массы, только единица, способная носить оружие, послушное тело служителя машины, — сетует несчастный солдат Вольфзангер. — Мы не хотели этого. Но мы уповали больше на случай в бою, надеялись на смерть, которая будет одобрена законом». Тем, которые рисковал своей жизнью ради «смерти, одобренной законом», на много столетий было отказано в признании.